Страница 16 из 66
- Эй, сестренка-красавица!? Поедем с нами,- вдруг предложил ей озорным голосом старший урядник, в форме атаманского полка, у которого из под папахи виднелась характерная «анненковская» челка. Он возглавлял группу из пяти всадников отправлявшихся на север.
- А у вас, что конь лишний есть?- недоверчиво спросила Полина.
- А зачем нам конь. Я тебя впереди себя посажу… быстро доедем,- засмеялся озорник.
- Да ты што… глянь она какая, таку не впереди, а поперек седла класть надо,- теперь уже гоготали все окружившие и теснившие Полину конями всадники.
Полина резко отмахнулась от ближайших к ней лошадиных морд, кони шарахнулись, а она, бросив на всадников возмущенный взгляд, побежала прочь. Судя по всему, они не собирались ее везти дальше ближайшего леса… Уже к вечеру, когда выбившаяся из сил в бесплодных поисках Полина, еле передвигала ноги, к селу с севера подскакала большая группа всадников, в одном из них она узнала Ивана…
7
У входа в ущелье Джунгарские ворота Армия остановилась. Там, за узким пятидесятикилометровым ущельем кончалась Россия. Кругом лежал твердый «отполированный» ледяным ветром снег. Весь боевой состав выстроен, полки: атаманский, кирасирский, оренбургский, манчжурский конно-егерский… и среди них малюсенький Усть-Каменогорский. Армия не была разбита, она отступала в порядке, но уже не могла воевать, на исходе боеприпасы, не было ни тыла, ни флангов. Враг был повсюду и он сильнее во всех отношениях. Анненков в заломленной папахе, с красным обветренным лицом объезжал строй, останавливался перед каждым полком и четким, далеко слышным в морозном воздухе голосом произносил одну и ту же речь:
- Братья! Мы с вами два долгих года неустанно боролись с большевиками. Много всего случилось за это время, но вы были до конца верны мне, а я вам. Мы делили победы и поражения, тяготы походной жизни, теряли боевых товарищей. И вот пришло время принимать решение. Мы еще можем сражаться, но продолжать войну здесь самоубийственно. Такие герои как вы достойны лучшей участи, чем погибнуть от пуль и снарядов большевиков, не имея возможности ответить им тем же. Это будет не сражение, а расстрел. Потому я и обращаюсь к вам сейчас, не будучи вправе решать за вас. Я ухожу за границу… Не желающих интернироваться к этому не принуждаю. Вы можете вернуться в свои станицы и села. Я не буду расценивать это как предательство, тем более, что всем нам на чужбине будет тяжело устроиться и прокормиться. Решившие же идти со мной пойдут через перевал в Китай, где мы будем готовиться к новым схваткам с врагом. Решившие остаться, по возможности, спрячьте оружие и ждите нашего возвращения. С нами Бог!
- И атаман Анненков!!!- колыхался строй в ответном приветствии. Но не так как обычно с задорным восхищением, а скорее по привычке, механически, ибо большинство уже крепко задумались над словами атамана.
Почти весь день, оторвавшаяся от противника Армия делилась на две примерно равные части, на тех, кто уходил с атаманом и тех, кто оставался. Делились все: полки, сотни, обоз, беженцы… И без того куцый полк Ивана тоже разделился, на тех кому возвращаться было никак нельзя, которых красные наверняка бы не пощадили, и тех кто надеялся на снисхождение, надеялись спрятаться, затаиться, а потом… потом видно будет. Иван поскакал в обоз. Их с Полиной раздумья были недолгими: Иван, кадровый белый офицер, комполка, отличившийся в боях против большевиков. Он, конечно, никак не мог избежать сурового наказания. Не раздумывала и Полина, без Ивана она не представляла своей дальнейшей жизни. Тут же в обозе к ним подходили земляки. Большинство собирались возвращаться в станицу. Но некоторые колебались и спрашивали совета у Ивана. Тот всем отвечал одинаково:
- Братцы, в таком деле, как в женитьбе, советчиков быть не должно. Кто ж может знать, что вас там ожидает.
Иван и Полина написали письма родителям и предали их с земляками. Иван спросил старшего из отъезжавших, подхорунжего Осипова, чей двор распологался через несколько дворов от Решетниковых:
- Как пойдете-то, со всеми, прямо к красным, сдаваться?
- Да, нет Игнатьич… мы тут покумекали. Попробуем не по дороге, а по степи, возле озер, камышами, а потом мимо Урджара и горными тропами через Тарбагатай, а оттуда на Зайсан проскочить. Я эти места хорошо знаю, еще срочную служил здесь, границу стерег. Ну, а от Зайсана, сам знаешь, рукой подать. Может господь поможет, втихую незаметно пройти,- поведал свой план подхорунжий.
- Тяжело будет, через камыши, потом через горы… Ну ладно, раз так решили, помогай вам Бог,- напутствовал уходящих земляков Иван.
- И тебе Иван Игнатьич с супругой твоей Полиной Тихоновной, помогай Бог… Прощай…
После разделения боевые товарищи прощались друг с другом, оставляли уходящим с атаманом свое оружие, боеприпасы. Многие подходили к атаману, сидящему в седле как изваяние из черного гранита, каждый говорил свое, кто-то плакал, целовал атаманское стремя…
- Прощай брат-атаман, прости, если что, не могу я с тобой… семья дома, пропадут без меня…
- Прости и ты меня брат,- с недрогнувшим ни одним мускулом лицом, множество раз отвечал атаман.
В боевом братстве всегда есть что-то надуманное, даже театральное, но в то же время трогательное, возвышенное и естественное одновременно.
Уходящие за кордон формировались заново, в более крупные части вливались меньшие. У Ивана осталось всего сотня бойцов, и его с ними зачислили в состав кирасирского полка. Значительно сократился и обоз, так как с атаманом уходили в основном бойцы, не имевшие семей. Таким образом, с Армией осталось всего несколько десятков жен и детей офицеров и казаков, в основном оренбуржцев, которые не могли покинуть армию, потому что им, в отличие от сибирцев, добираться до родных мест было равносильно гибели, даже при условии, что их не тронут красные – очень далеко, через холодную, пустынную степь. По этой причине вместо общего обоза теперь каждый полк имел свои небольшие, состоящие из полутора двух десятков повозок, тащившихся за ними вслед. Полина рассказала Ивану о том, как в Осинке несколько атаманцев предлагали ей ехать с ними «поперек седла». Она потом видела того старшего урядника в строю Атаманского полка. Иван понимал, что несмотря на драконовские меры, дисциплина стремительно падает даже в лучшем, любимым атаманом полку. Большинство бойцов уже давно были без женщин и с завистью смотрели на тех немногих, кто имел в обозе жен. Опасаясь за Полину, Иван решил воспользоваться тем, что она отлично ездит верхом и потому забрал ее из полкового обоза. Она все время находилась рядом с ним и ночевала в его палатке. Никого таким образом они обмануть не пытались. Под полушубком скрыть формы, вновь налившейся здоровой женской плотью Полине, было невозможно. Падение дисциплины имело две стороны, с одной увеличивающаяся разнузданность, с другой… На то, что есаул рядом с собой в полку все время держит жену, на такое нарушение уже никто особого внимания не обращал. В сотне Ивана осталось несколько усть-бухтарминцев, которые, в случае чего, могли и помочь, и защитить одностаничницу.