Страница 197 из 206
— Влад, ты не ангел, — растягивая губы в скользкой улыбке-усмешке, произнес Камышев, цепким взглядом пройдясь по застывшему лицу друга.
— Я не понимаю, — недоуменно посмотрел на издевательски посмеивающегося Диму напряженный Владислав, который уже не представлял, в чем еще его могут обвинить.
— Думаешь, прошлое похоронено и забыто? — с недоброй усмешкой поглядел на него Камышев, излучая презрение. — Я знаю о твоей ошибке. И меня крайне бесит твое поведение! Твоя фальшь! Ты просто омерзителен! — выкрикивал он свои претензии.
— Говори яснее, пожалуйста, — нахмурился Влад, который уже порядком устал от этого тяжелого разговора. Выяснения отношений сильно затянулись.
— Могу и яснее, — кивнул Дима, решивший, что его проверяют, думая, будто он ничего не знает. — Я все знаю, Влад. Видел и слышал. Так что твой скелет в шкафу для меня не секрет.
— И снова говоришь загадками, — нахмурился Вишневский и решил покинуть комнату, посчитав разговор исчерпанным. Слишком долго они тут разбирались. Странно, что их не кинулись искать остальные.
Влад медленно обошел Диму и не спеша двинулся к выходу, когда услышал за спиной твердый, пропитанный презрением голос друга:
— Новогодняя вечеринка в квартире Стаса четыре года назад, — Владислав резко застыл почти на пороге комнаты, сжимая пальцами ручку двери, а Дима, криво улыбнувшись краешками губ, продолжил бить по цели. Голос его, подобно ледяной стихии, был обжигающе холоден и безжалостен. — Я все знаю, Влад, — коротко и сухо бросил он, глядя на соперника безжизненным взглядом. — Я знаю, что четыре года назад, в новогоднюю ночь, Лина призналась тебе в любви.
Вишневскому показалось, что стены квартиры стали раскачиваться, словно маятник, угрожая обрушиться на него, а земля, в мгновение ока потеряв свою твердость, начала уходить прямо из-под ног, превращаясь в болото. Трясина стала затягивать его в себя. Он смотрел на ручку двери и не видел ее – все расплывалось и казалось мутным, словно он глядел сквозь толщу воды. Парень только слышал приглушенный голос, потому как уши его заложило, словно Влад окунулся в ледяную воду Баренцева моря. Так холодно, что замерзает сердце, в жилах стынет кровь и нечем дышать. Камышев наблюдал за другом, кровожадно улыбаясь, словно полярная акула, получая удовольствие от того, что делает ему больно. Пусть почувствует, какого это, когда тебе наносят удар в спину. Будто острые, как бритва, как отлично заточенные кинжалы, зубы хищника впиваются в незащищенное броней тело.
— Я был там и видел тебя и Лину на лоджии, — невозмутимо продолжал он, наслаждаясь потрясающим зрелищем – болезненно искаженным лицом Влада. Каждое слово – дополнительная порция яда, медленно всасывающаяся в кровь и причиняющая мучительную, невыносимую, адскую боль. — Я слышал, как она открыла тебе свое сердце, и как ты отверг ее, нанеся тем самым глубокую душевную рану.
Каждое слово Димы, подобно стреле, выпущенной из лука, било точно по цели – в самое сердце. Новый и новый выстрел – прицельно, методично, безжалостно. Влад затаил дыхание, словно ему каждый вдох причинял боль, и медленно повернулся к Камышеву. Тот стоял с довольной улыбкой на лице, а во взгляде его читалось злостное удовлетворение. Он был рад тому, что пробил защитную броню Владислава. Теперь они были на одном уровне – каждому было больно. Вот после этого они квиты.
— Как ты там оказался? — глухим голосом спросил его Влад, с требовательным ожиданием глядя на Камышева. — Я думал, мы были там одни.
— Ну, если по-честному, — чуть смутился Дима и горестно вздохнул, — меня там быть, конечно, не должно было. Я находился на кухне, поздравлял маму по телефону с новым годом, когда увидел вас, направляющихся куда-то в темную комнату. Решил, что хотите посмотреть салют и пошел следом, — он резко выдохнул, чуть наморщившись, словно воспоминания давили на него, и говорить ему было сложно. — Не знаю, почему решил последовать за вами. Не знаю, почему вы меня не заметили. Не знаю, почему я не дал себя обнаружить. Но когда я понял, что у вас намечается серьезный разговор не для посторонних ушей, то уйти мне было невозможно. Вы бы заметили меня. А мне не хотелось вам мешать. Уж больно серьезным было лицо Лины, — на губах его промелькнула горькая улыбка. — Я видел, как она металась. Как чего-то боялась, желала, но не решалась сказать. А ты был спокоен и расслаблен. Я могу тебя понять, — Дима печально улыбнулся, и взгляд его затуманился. — Ты не ожидал от нее признания. Она ведь для тебя была другом. Конечно, ты не мог представить, что она начнет признаваться тебе в любви… И, тем не менее, — взгляд его вновь стал твердым и жестким, а в голосе проскользнула угроза, — ты обидел ее! Заставил плакать! Даже представить не можешь, каких неимоверных усилий мне стоило тогда остаться в тени и не броситься ее утешать, — глаза его сверкнули яростью и презрением. — Так хотелось подбежать к ней, обнять и сказать, что ты не стоишь ее любви, не достоин ее слез! — он прикусил губу, изо всех сил стараясь не раскричаться на всю квартиру. Музыка играла, конечно, громко, но все равно их могли услышать. А сейчас вовсе не хотелось, чтобы остальные вмешались. Он еще не выпустил пар. Руки его продолжали чесаться.
— То, что я причинил Лине боль – не отрицаю, — глухим, полным боли, голосом ответил Влад, глядя на Диму и в тоже время сквозь него. — Это навсегда останется со мной. Я буду помнить ее взгляд, наполненный слезами и отчаянием, ее слова, которые я не смог принять, — парень тяжело сглотнул, словно ему мешал ком в горле, и отвел взгляд в сторону, не желая показать пелену влаги, что застелила его глаза. Он на несколько мгновений прикрыл их, взял себя в руки и продолжил. — Но я не жалею, что тогда так поступил. Если бы можно было повернуть время вспять, то я бы поступил также – не принял бы ее признание.