Страница 21 из 229
Рин закрыла за собой дверь на замок и подергала ручку, чтобы убедиться, что никто не войдет. Она достала из сумки свою записную книжку и карандаш, подточила его и стала записывать все, что произошло с ней за день, перемежая события собственной оценкой и язвительными комментариями. Она так увлеклась этим занятием, что слегка испугалась, когда услышала внезапный стук в дверь и голос Анхельма. Герцог требовал открыть дверь немедленно. Но его тон совершенно не понравился Рин, поэтому она даже не ответила.
– Рин! Я стою под дверью в мокрой одежде, и сей факт меня совершенно не радует. К тому же я голоден, а потому зол. Если сию секунду не откроешь, я...
– Что ты? – перебила Рин. – Ну вот что ты мне можешь сделать? Я сегодня получила массу удовольствия, выслушивая обвинительные речи ото всех, кого только видела, включая тех, с кем я познакомилась сегодня же. Так что я тоже злая, и если ты хоть слово еще скажешь в таком тоне, я тебя вообще не пущу! Будешь ночевать у Фриса.
– Да ты!.. Ты совсем совесть потеряла?
Рин не ответила.
– Открой немедленно!
Тишина была ему ответом.
– Рин, ну пожалуйста, открой.
«Этим карандашом неудобно рисовать», – подумала она, не обращая внимания на возгласы за дверью.
– Когда высадимся в Лейгесе, я куплю тебе жемчужное ожерелье.
Рин только издевательски фыркнула.
– О чем я и говорила! Ты пытаешься купить мою любовь.
– А как тебе такое предложение: по приезде в Лейгес я куплю тебе все твои самые любимые сладости! Все, что только есть в кондитерской.
Это заставило Рин подняться и открыть дверь.
– Но если ты этого не выполнишь, всю дорогу до Левадии я буду спать в отдельной каюте, – предупредила она. Анхельм посмотрел на нее снисходительно.
– Уж это я тебе могу гарантировать.
Рин прищурилась и оглядела его с ног до головы. Одежда Анхельма облепила тело, с мокрых волос капала вода.
– Ладно, заходи, – сказала она и снова уселась за ведение дневника. Герцог надолго скрылся в уборной, а когда вышел, взял из чемодана сухие вещи, переоделся и лег в постель.
– Что ты пишешь? – спросил он, пытаясь заглянуть ей через руку. Рин загородила страницы.
– Дневник.
– О! Ты ведешь дневники? – он оставил свои попытки, уважительно глядя на девушку.
– Ты как будто в первый раз видишь, – буркнула Рин.
– Просто не обращал внимания. Ты пишешь каждый день? Зачем? Должно быть, много уже накопилось.
Рин поняла, что он не отвяжется, вздохнула и объяснила:
– Я ношу с собой примерно два-три месяца записей. Остальные лежат дома в сейфе. Я не всегда их вела, это привычка с тех времен, когда я застряла в госпитале.
– Госпитале? – переспросил Анхельм.
Рин кивнула.
– Мне там нечем было заняться, а лежать без дела долго я не могла. Когда мне развязали руки, я стала писать дневники, записывать все, что думаю, делаю, свои впечатления. А еще это помогало от провалов в памяти.
– Провалов в памяти?
Рин кивнула.
– У меня ведь была травма мозга. После лечения я стала замечать, что со мной что-то не так. Мне что-то говорят или что-то происходит, через пару дней напоминают, а я этого не помню совсем. Это было очень странно, учитывая то, как меня в академии учили запоминать любую информацию. Варданис посоветовал записывать все, что меня беспокоит, я пошла дальше и стала писать дневники. В них половина моей жизни. Напоминания, воспоминания, рисунки, стихи.
– Ты пишешь стихи? – удивился Анхельм.
– Ну, два или три стиха у меня есть. Это так, для себя, любительские почеркушки школьного уровня. Что? О, нет, не надо на меня смотреть таким взглядом. Не покажу. Нет, Анхельм, даже не думай! Ты как собака, которую забыли покормить!
– Я полагал, что похож на кота.
– Ничего подобного, – чуть улыбнулась Рин. – Ты похож на собаку. На альси.
– Это что за порода такая?
– Аирги вывели, – Рин зевнула. – Горные собаки. Длинные лапы, вытянутое тело, густой белый мех. Раньше их использовали как охотничью породу. У нас был такой пес, когда я маленькая была, ты очень на него похож… – Рин вдруг с неудовольствием ощутила, что беседами ни о чем он почти вывел ее из сварливого состояния, и поспешила в него вернуться: – Так! Анхельм, не мешай, я должна все записать.
Анхельм повернулся на бок и завозился, стараясь найти удобное положение. Ноги у него не помещались на кровать, поэтому он либо ложился по диагонали, закидывая их на Рин, либо поджимал. Вскоре он мирно засопел.