Страница 93 из 115
Пашка улыбнулся, не открывая глаз, и прошептал:
– Слышу.
– Ты молодец, Умка. Ты не описался. Это просто вода тебе штаны намочила. Я знаю.
– Да. Я воду пил, – по лицу крупными каплями стекал пот, а щеки раскраснелись от сильного жара.
– Молодец.
– А ты кто? – шептать было совсем не больно, и Пашка улыбался.
– Я твой папа.
– Ты меня нашел?
– Я тебя не терял. Просто ты меня не видишь. Но я всегда рядом.
– А почему тебя не видно?
Пашка лежал и ждал ответа, но никто не отвечал. Он сделал усилие и приоткрыл глаза. Видно было плохо. Деревья, растущие вокруг, выглядели серыми, мрачными и стояли, словно в дымке. Папы среди них видно не было. Пашка снова зажмурился. И вдруг понял, почему папа не показывается. Просто злая баба Яга превратила его в медведя. Он хотел высказать внезапную догадку, но не успел. Уснул.
***
Андрей долго бродил по деревенским окрестностям, стараясь никому не попадаться на глаза. Домой возвращаться не хотел. Не мог! Не мог смотреть в глаза жене, которая старалась снять с него вину. Старалась убедить его и себя в том, что вины никакой нет. Впервые за долгие годы совместной жизни ему захотелось, чтобы она ушла. Но больше всего хотелось уйти самому. Еще вчера он знал, куда можно уйти. Знал, где ему будет хорошо. Еще вчера тайга была родным домом… Но то было вчера. А сегодня хотелось бежать от нее, чтобы никогда больше не возвращаться.
Ненужный медленно ковылял вдоль берега реки, глядел на неспокойные воды и гнал от себя назойливый образ, который зудел под кожей. И зуд тот унять было нельзя. Образ тот было не прогнать. Он стоял перед глазами. Мальчишка в красной осенней куртке. Маленький такой, на него похожий. Умка. Один в ночном лесу, смотрит на него и молчит. И от молчания того хотелось рвать волосы на себе, расчесывать кожу в кровь. Не уйти от него. Даже на край света не сбежать. Потому что внутри он. Под кожей. Зудит.
Андрей умылся из реки, прокашлялся, выдохнул и, перепрыгивая с камня на камень, поспешил к дому, где к тому времени уже погас свет. Жена легла спать, не дождавшись его домой. Но, едва Ненужный скрипнул дверью, Анна вышла навстречу в одной ночной сорочке. В тусклом лунном свете, бьющем в окно, она казалась ненастоящей, чужой. Лицо было в слезах, а глаза – опухшими.
Не говоря ни слова, Андрей собрал все патроны, какие были в доме, уложил в понягу. Анна, тоже молча, кинулась собирать еду, лекарства и прочую провизию. Собирались скоро, даже свет не включали. Уже через десять минут женщина в ночной сорочке стояла у калитки и смотрела вслед Ненужному, рядом с которым семенила серая лайка по кличке Хурта.
Долго так стояла. Даже когда силуэт мужа скрылся за кустами ивняка, а вдалеке заурчал мотор отчалившей лодки, все продолжала стоять, глядеть в темноту. И было ей отчего-то стыдно. Толи за мужа, толи за себя. Хотя, разницы-то все равно никакой не было…
Ходить по Енисею ночью – занятие более чем опасное. А идти на полном ходу – и вовсе сродни самоубийству. Лодка промысловика рассчитана на переброску больших грузов, а потому сделана так, чтобы не иметь глубокой усадки. Потому – неустойчива. Если в борт ударит волна, то опрокинет. Править надо строго против волны. В темноте поймать правильный курс непросто, но Ненужный понимал, что ждать утра, по сути – преступление. Что любая минута промедления может стоить жизни человеку. Человеку, которого он сам обрек на смерть. Потому держал руль и молился, чтобы луна, дающая хоть какой-то свет, не зашла за тучи. А еще ему хотелось бы заплакать, да только он забыл как это делается.
***
– Тебе нельзя лежать, Умка. Вставай. Прячься!
– От кого?
Пашке было трудно говорить. Зубы стучали, а дыхание сделалось прерывистым. Из-за этого слова выходили рваными и тихими. Все тело трясло то ли от холода, то ли от болезни. Он не знал точно, от чего это происходит.
Открыл глаза. Сквозь кроны деревьев светила луна. Она заливала лес голубоватым светом и отражалась в зеркале заводи. Папы все также не было видно, но Пашка знал, что он обязательно где-то рядом. Просто прячется.
– Папа.
Долго никто не отвечал, и когда Пашка уже и не думал получить ответа, снова услышал знакомый голос:
– Вставай, Умка. Иди к реке.
– Где ты, папа? Я тебя не вижу! – ему хотелось плакать, но он боялся показаться слабаком перед папой, поэтому держался.
В кустах, растущих неподалеку, в ночной темноте кажущихся сплошной, непроходимой стеной, хрустнула ветка. От резкого звука Пашка чуть не подпрыгнул на месте и прошептал:
– Папа, это ты?
В голосе не было и намека на радость. Ему никто не отвечал. Пашка попятился. В кустах послышалось шевеление, силуэты некоторых веток закачались. Зашуршали листья, снова хрустнула ветка. Звуки не прекращались, а мальчик все продолжал пятиться назад, пока не уткнулся спиной в лежащий ствол. Он зарылся пальцами в мох и старался дышать как можно тише. Спустя минуту звуки стихли.