Страница 88 из 115
Папа шел быстро, ловко лавируя между густо растущим кустарником. Мошкара, которую Пашка поначалу не воспринял всерьез, совсем скоро стала не на шутку донимать. Она была повсюду! И грызла похлеще любого комара, оставляя на месте укуса крошечные зудящие точки.
– А куда мы идем? – осторожно поинтересовался Пашка, перепрыгивая через поваленную сосну.
– К зимовью.
– А что такое зимовье?
– Избушка в лесу.
– Как у медведя?
– Ага.
– А кто ее построил?
– Я.
– Сам? – удивился Пашка.
– Да. Сам. Не болтай. Силы береги. Дыхание собьется – устанешь быстро.
Пашка кивнул и затих. Но ненадолго. Через сотню метров снова последовали вопросы. Их было так много, что они просто не вмещались в маленьком человеке. Выплескивались наружу, из-за чего Андрей раздражался, а через час уже начал сомневаться в правильности принятого решения идти в тайгу с ребенком. Даже всерьез задумался над тем, чтобы вернуться обратно, но решил, что лучше уж пусть болтает, чем ноет.
И Пашка не ныл. Хотя очень хотелось. Отмерял шаги по камням, по торчащим из земли кореньям, перебирался через поросшие мхом стволы, карабкался по крутым склонам, лавировал меж сухих ветвей, то и дело норовящих хлестнуть по лицу. Каждый шаг папы был равен двум Пашкиным, рюкзак натер плечи, ноги в зимней обуви распарились, мошкара надоела до одури, но он не отставал. Шел.
Он и сам не понял, как прозевал момент появления избушки. Маленький бревенчатый домик будто выпорхнул из-за очередного куста и предстал перед пораженным мальчиком во всей красе. Тут уж вопросы стали бить из Пашки фонтаном.
– А почему в домике окна без стекол? Сюда медведь может залезть? Мы тут спать будем? Да? А когда мы назад поплывем? А лодку нашу не украдут?
Андрей чувствовал, что закипает. Он готов был отдать все, что угодно, лишь бы просто остаться в тишине. В одиночестве.
Промысловик распаковывал поклажу, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не рявкнуть на мальчишку. Но тот не ощущал бурлящих в отце эмоций и продолжал щебетать.
– А к нам сюда мама приедет?
– Нет.
– А смешная тетя?
– Нет.
– А у тебя еще дети есть?
– Нет.
– А если бы были, то они были бы моими братиками и сестричками?
– Да закрой ты рот!
Голос отца прорубил гул птичьих голосов, будто топор. Пашка запнулся и застыл на месте. Он хотел было сказать, что вовсе не ноет, что не хочет, чтобы папа его бросил в тайге, но сказать не решился, чтобы не напомнить. Вместо этого он густо покраснел и уселся на свой рюкзак.
Пока папа разбирал вещи, Пашка не проронил ни слова, а когда открыл избушку и пригласил внутрь, страх улетучился. Мальчик вошел и с интересом стал разглядывать нехитрое хозяйство. Андрей нарубил дров, растопил железную ржавую печку, заколотил окна целлофаном и достал из поняги бумажный сверток. От него вкусно пахло. На бумаге растеклись жирные пятна.
Внутри оказалось сало, черный хлеб, две луковицы и какая-то зелень. Такого вкусного бутерброда Пашке пробовать еще не доводилось никогда в жизни. Он слопал сразу два, запил свежезаваренным чаем из лесных трав и почувствовал, что сильно хочет спать. Андрей еще долго возился с провизией, загружая принесенные продукты в специальный сарайчик на высоких столбах, вкопанных в землю. А когда вернулся в избушку, нашел сына спящим на нарах. Прикрыл его брезентом, присел рядом и тяжело вздохнул.
Впереди еще две ходки. Малой выдохся после первой. Завтра болеть все будет. Ноги, небось, растер в кровь. Не выдержит. Может оставить его здесь пока? А если не успею к вечеру вернуться? Нельзя. Ну, не возвращаться же, в самом деле!
Он заварил чаю, выпил, закурил. Тайга засыпала. Птичий гомон стихал. Воздух будто замер. Такие моменты Андрей любил больше всего. Для полного счастья не хватало лишь снега да одиночества.
Он вернулся в избушку, плотно затворил дверь и прилег на нары рядом с сыном. От Пашкиных волос пахло чем-то приторно-кисловатым, но отчего-то запах этот был приятным. Мальчик дернулся во сне, захныкал. Андрей приобнял его и закрыл глаза. Так и спали вдвоем до утра. А на рассвете двинулись обратно. К реке.
День второй
Небо с утра затянуло тяжелыми тучами, отчего настроение у Пашки было не таким хорошим, как вчера. Ему надоел лес, надоело шагать без остановки. Хотелось обратно – в лодку. Поэтому, когда папа сказал, что сегодня придется ходить еще больше, чем вчера, Пашка едва не расплакался. Он тихо хныкал, чтобы папа не услышал. Но чем дальше от зимовья они уходили, тем сильнее болели растертые ноги, и плакать по-настоящему хотелось все больше. А когда Пашка споткнулся о торчащий из земли корень и упал, сдерживать слезы стало просто невмоготу.