Интернет-издание авторов рунета "Портал" - Выпуск 6

Да и взрослые не шибко Тёмку жаловали – от него всю дорогу деревом будто пахло, да слухи-то эти тоже… Я вот да несколько ещё человек его и жалели – кто конфетку даст, кто по голове погладит – дитё же, а уж что там языками дураки треплют – ихнее дурацкое дело. Так вот походя, на улице увидишь, поздоровкаешься с ним – а он улыбнётся, ровно солнышко весеннее засветит. Так-то малец добрый и безобидный, а вот сторонились его многие. Ну а он привыкший уже – как подрос, и время свободное было, летом там – всё по-за деревней слонялся, то в лесу, то на кладбище часто ходил, на папкину могилу – видать всё ж скучал за отцом-то, которого и в глаза не видел. Странный ещё тогда был.

Ну, наливай опять… чего, уже нет? Лихо мы с тобой её приговорили. Мать, мать, слышишь! Сбегай за бутылкой, а? Да не пьяные мы, тут человек приехал, ваши сказки бабские собирать, уважить надо. Вот и рассказываю ему про Тёмку, Буратина нашего, помнишь? Что, сам сходишь? А маркет этот найдёшь? Ну, ладно тогда…

…Ого, аж две принёс! Лихо! Мать, да не ругайся, лучше вон ещё капустки принеси да с нами посиди.

Вот. А учился он в школе хорошо, у нас тогда десятилетка ещё была – всё грамоты давали. И за это его опять же ребятишки невзлюбили, тут дело известное, не любят тех, кто в отличниках ходит.

Как взрослее стал, к девкам давай интересы проявлять – а они его тоже всё дразнят, бывало. Одна только Наташка Ковалина, агронома дочка, ему это… как у вас по-городскому говорят… симпатизировала, ага. Ну, он всё около неё вился, и она с ним ходить давай, лет по шестнадцать им было. Да просто ходила, дружили, не подумай чего – тогда такого блядства, как сейчас, у нас не было – это вон теперь молодёжь эти, «егуары», что ли, всё жрёт, ну, такие – как брага, да грешат, как собачки, под каждым кустом. Тогда, при советской власти, спокой был насчёт этого – и старших уважали.

А потом как-то в клубе на танцах ребята его избили, такие ж ровесники его, а её застрамили – давай «деревянная невеста» дразнить. Ну, Наташка заплакала, да до дому побёгла с клуба этого дурного.

А наутро у агронома, Наташкина бати-то, весь забор дёгтем измазали да матюги написали. Тот участковому нажаловался, потом приходит к дочкину ухажёру домой, да с хрена на хрен материть давай: дескать, к моей дочке чтоб ни шагу больше, да распоследними словами всё кроет и его, и Любку, мать-то – а лето было, жара, у всех окна пораскрываны… ты чего мрачный такой стал, городской? Наливай давай, или я сам щас… На вот, полную тебе, а то аж лицом потемнел.

Ну вот, окошки пораскрываны, говорю – а на селе бабка Антонина такая была, всё вынюхивала слухи всякие да ровно сорока на всех углах потом пи***а. Вот она и рассказала, что в окошко подглядела – будто, значит, агроном орёт на Артёмку, мать-Любка плачет – а Артёмка сам весь аж чёрный стоит, ну как ты сейчас… чего, плохо, может, стало, полежишь вон в зале на диване, поспишь?

И вот, будто, Антонина брехала, у Артёмки на животе рубашка-то прорвалась, и оттудова как щупальцы какие или корни… пучком таким, говорит, метра два, выскочили – да агроному в живот, да за шею душить стали… Дальше Антонина не утерпела такое смотреть – «свят-свят-свят» закричала да бежать! Ясное дело, не поверили сплетнице про эти корни. Так что, как там на самом деле было – неизвестно, и чем Деревянный агронома убивал – тоже.

 

***

 

Короче, потом к Любке с Артёмом народ-то сбежался, как Антонина им набрехала всё это – смотрят, а Любка мёртвая лежит, сердце не выдержало, а агроном Ковалин весь, как есть, изувеченный, смотреть страшно. Артёмка же пропал, как не было – сбежал, поди, в город. И потом ещё, помню, одного из тех ребят, что Артёмку в клубе били, в тот же день нашли задушенного – тоже, видать, он постарался. А сам Тёмка исчез из села, говорю, и в каких е..нях теперь обретается, даже не знаю. Ну а Наташка, подружка его, как отца схоронили, тоже с матерью от нас куда-то подались.

Вот такая история была у нас… э, ты куда собрался, лица нет! Говорю, переночуешь у меня давай. А-а, на улку решил – давай-ка я с тобой, а то бывает, озоруют ребята по вечерам, побить могут, если не местный. Заодно покажу, где тот дом, ну, где твой тёзка жил.

…Ух, вечер какой тёплый!. И природы у нас пока живые в селе, шибко не испохабили, как у вас в городе-то – чуешь, какой воздух духмяный… откуда-то свежим деревом доносит, чуешь? Ну, это лесопилка неподалёку, лесопилка стоит в яме, окружённая х…и…

Вон, видишь развалюху? Вот тут всё и случилось – после того там никто и не селился, как Любку схоронили – я бы тоже не стал, по-честному. Дом-то прогнил, и никто его не трогает, боятся, хотя времени прошло. Одна липа вон стоит, никто не хочет спилить. Чего лыбишься-то? Стой, я вот теперь тебя узнаю, кажется… Тёмка, ты, что ли… а вот липа ваша… ох, да ты как столько лет спустя вернулся… я ж вижу, лицо вроде как знакомое!

Эй, чего творить-то удумал, куртку расстёгиваешь… а рубаха сама рвётся… права Антонина тогда оказалась, что ли… ой не могу, сердце-е-е!