Страница 10 из 70
Не ладилась в тот день работа у Акулины, всё мысли в голове роились, покоя не давали. И парень этот спросил про реку, и люди шепчутся, что дно речное стало последним пристанищем дочки. Вот может потому и косточек не нашли, что река забрала её к себе? Вдруг, как твердят старухи, и правда утопленницы в русалок превращаются? А коль превращаются, можно ли их таких признать?
Нет, глупая баба, всё россказни то, чтоб мальцов пугать. Нет русалок на свете, и Лешего нет, и кикимор болотных. Всё сказки стариковские да детские. Не видел их никто никогда, только слухи передаются из уст в уста, стращают люди друг друга, рады пугаться. Как послушать, так всё вокруг нечистью заселено, успевай только убегать, теряя лапти: в после Полуденница с Полуночницей ребят шаловливых да путников хватают, а бане – банник промышляет, упаси Господи веник забыть аль грязь развести, и в избе родной нет покоя – домовой за печкой живёт, коль неряха ты, так душить примется. Чего только люд не придумает, да ведь и глазком их всех не видывал.
Но внутри робко теплилась надежда крошечным свечным огоньком. А вдруг. А может и правда. Вот бы хоть мельком увидеть русалок, коли окажется среди них и Дарья, так легче материной душе станет. Пусть и мертва дочка, да хоть знать будешь, где покоится. Не станет больше ночами слышаться лёгкая девичья поступь под окнами, не станет больше Акулина подскакивать с мокрой подушки и бежать к окну, ожидая увидеть самое родное в жизни. Тяжело каждую ночь видеть за окном тёмную пустоту, вглядываться в неё до боли в очах.
А коль не окажется её среди них, то может и жива, может и найдётся когда. Пока мёртвой не увидишь, так до последнего верится, что ещё удастся к сердцу больному прижать, по имени ласково назвать.
Русальная неделя совсем скоро, а по поверью именно тогда Бог пускает русалок порезвиться на тверди, побегать по лесу, попеть песни с деревянницами и лесовицами. Сказывала Акулинина бабка, что можно увидеть русалок, да нужно слово специальное до обереги сильные: коль без защиты будешь да русалку встретишь, обнимет она тебя крепко, защекочет до смерти. Вот бы знал кто то нужное слово… Да нет в Антоновке ведьм да ведунов, был старик Пахом, да помер. Говорят, передал дар сыну, да сын не выдюжил: стал пить по-чёрному, на людей с ухватом кидался, рыдал по ночам, что черти из углов выглядывают, заставляют на шабаш лететь. Жалели его мужики, всё пытались в чувство привести да помочь как-то, но не смогли: повесился парень прям во дворе на яблоне. Его на всякий случай сразу сожгли и пепел развеяли: кровь дурная у парня, род тёмный, а смерть нехорошая, нечистая. Коль станет и этот упырём, так узнать то можно лишь когда кого-то да утащит окаянный с собой.
Да и про русалок Акулька слыхала, когда ещё малой была. Говорили, сом утащил девку молодую, Фёклой звали. Невеста на выданье была, косы до колен, брови соболиные. Девку ту Акулина уж и запамятовала, да вот хорошо помнила, что мать сказывала: в русальную неделю ходила та девка к своему дому, стучала в окна, просилась внутрь. Плакала, что холодно ей на речном дне, одиноко, согреть просила да обсушить. Неделю отец с матерью молились, отца Серафима приглашали порог да окна светить, чтоб не прошла утопленница в избу. Да не досмотрели за младшей дочкой, совсем малюткой: услыхала она ночью сестрин голос родной да ласковый, выбежала в ночь за порог. Тотчас сестрицу младшую русалка на руки схватила да унесла с собой, только их и видели.
Правда, в соседнем селе, Покровке, была ведьма Лукерья, молодка знающая. Бегали к ней девки да бабы из Антоновки, Покровки да ближайших мест, говорят, больно сильная, всем поможет, с чем бы пришёл. Болезни заговаривает, парней привораживает, вещь потерянную найти может. Видела Акулина, как Лукерья травы собирает по болотам да по полям, да всё шепчет что-то, приговаривает. Девки к ней всё бегали за травками от болей да от тяготы, гадать ходили, и всем Лукерья судьбину сказывала, редко ошибалась. Правда, и мужики к Лукерье захаживали, особливо бобыли, да лишь потому, что хороша ведьма собой: круглолица, густоброва, глаза жёлтые, как цветы болотные. Захаживали к ней мужики, да редко кого Лукерья приваживала, оно и ясно: небось, по ночам бесы к ней ходят, колдовать учат, не до блудней ей. Но как по улице проходила, косу на грудь высокую перекинув, так все от мала до велика головы сворачивали. Небось, знала ведьма, какие травки красоту даруют, али ведьминский морок сельским глаза застилал.
Идти к Лукерье было боязно, но Акулина, взяв кринку сметаны да кус масла, отправилась в дорогу. После полуночи ведьма не принимала, лучше идти к ней днём али ввечеру, как солнце начинает к закату клониться. Так Акулина и поступила.
Не хотелось ей, чтоб кто-то видел, как она к ведьме идёт, потому пошла через лес, дорога хуже, да зато быстрее, и злые глаза не дадут разгуляться злым языкам. Надумают, что отчаялась уж Акулина дочь найти, к ведьма на поклон пошла, лишь бы разведать о ней что-то. И то правдой было.
Как раз к закату и добралась, постучала в ворота, а сама по сторонам озирается: видит ли кто, что пришла к ведунье? Только никто не приметил бедную вдову: Лукерья сразу впустила её, в избу провела.
Знатная у Лукерьи изба, чисто, пахнет мёдом да травами. Кошки у печки греются, животы выставили вверх: одна рыжая, другая чёрная. Уютно тут у неё, травы сушатся, бутылёчки с настойками и отварами на полках стоят. А говорили, что бесы у Лукерьи полы метут, кашу кикиморы варят, зелья домовые в печке варят. А так посмотришь – обычная изба. Ставни только сразу ведьма затворила, закатному солнышку дорогу прикрыла – воцарился в избе полумрак, заблестели в нём опасно кошачьи очи, сгустились тени в углах.