Страница 99 из 299
Последние шаги наверх дались Ратибору непросто. После того, как Александр ушел, его приковали к стене и не давали ни воды, ни еды. Теперь, закованный в железо по рукам и ногам, он, шаркая босыми ступнями по каменному полу, добрался до выхода из подземелий Колизея. Остановившись у двери, которая вела на поверхность, он отдышался и покрутил шеей, разминая ее. Железо натирало кожу до кровавых следов, но Ратибор уже не обращал на это внимания. Дождавшись, когда стражники отодвинут засов, русич неуверенной походкой вышел на свежий воздух. Яркий свет ударил по глазам, привыкшим к темноте подвала, и Ратибор опустил голову и зажмурился. С непривычки от свежего воздуха у него мгновенно закружилась голова. Он вдохнул полной грудью, наслаждаясь этим мгновением, словно в первый раз очутился на белом свете. Русич дышал глубоко и часто, пытаясь избавиться от ощущения сырости и воспоминаний о темном, до смерти надоевшем подвале с мышами и плесенью. Он стоял бы так целую вечность, наслаждаясь солнечными лучами и дыханием свободного ветра, но тут его в спину бесцеремонно толкнул стражник, так что он, запутавшись в цепях, еле устоял на ногах.
– Ступай, варвар! Чего встал?! – прикрикнул на него охранник по имени Руфус. Он был небольшого роста, щупленький и не очень привлекательный на вид. Стражником при Колизее Руфус оказался после того, как не прошел отбор в армию. Поскольку больше в жизни он ничего делать не умел, а власти ему хотелось, то единственный его путь был сюда. Впрочем, и в охранники его вряд ли бы взяли, если бы не дальние родственные связи с Крассом. Руфус всегда презирал тех, кто выделялся силой и мужеством, которых был лишен он сам. Своей жестокостью по отношению к рабам он снискал себе в подвалах Колизея дурную славу, хотя, как раз она, в конечном счете, и помогла ему стать во главе специального отряда, отвечающего за транспортировку рабов. Именно Руфус приказал приковать Ратибора к стене и не давать ему ни воды, ни пищи, после того, как стало известно, что прежний хозяин продал своего гладиатора, а новый приказал доставить его в свое имение, не удосужившись прислать за ним своих людей. В этот промежуток времени Руфус мог делать с рабами все, что ему заблагорассудится, вдоволь утоляя свою жажду власти. Ведь рабу вряд ли кто поверит, что его не кормили или избивали. Да если бы и поверили, всегда можно было оправдаться тем, что раб пытался бежать, выказывал неуважение, проявлял свою волю – проступок придумать несложно. К тому же какая разница в том рабу? Собаке же не объясняют, за что ее наказывают.
– Куда меня ведут? – не поворачиваясь к стражнику, спросил русич, двигаясь вперед.
– А тебе не все ли равно, раб?! Давай двигай!
Вскоре они подошли к повозке, на которой располагалась клетка из толстой стали – в таких перевозили диких животных и невольников. Ратибора запихали туда и пристегнули за ошейник к одному из прутьев. Оковы с него так и не сняли, показывая тем самым максимальное неуважение к нему. Стражники ухмылялись и шутили над ним, а сами в душе боялись этого варвара, зная, что дай ему волю, он передушил бы их всех, словно беспомощных котят. Легко злить собаку на привязи, но только сумасшедший осмелится делать это, когда она свободна. Пристегивая Ратибора, охранник намеренно затянул его ошейник так туго, что тому стало трудно дышать. От нехватки воздуха и злости воин захрипел, залязгал зубами и попытался рвануться вперед, но сломать железо было вне человеческих возможностей. Закашлявшись и засопев, он посмотрел злобными, покрасневшими от напряжения глазами на своего мучителя.
– Любого дикого зверя нужно держать на привязи! – довольно произнес Руфус и со всей силы ударил по клетке палкой. Ратибор даже не моргнул и продолжал смотреть на него, хищно скалясь и тяжело дыша.
– Ничтожный, безмозглый варвар! – поговорил Руфус и, сплюнув в сторону, стал забираться на повозку.
Обычно рабов перевозили два охранника, но в это раз, учитывая, что раб – гладиатор, и гладиатор отменный, количество стражников увеличили до четырех. Повозка тронулась. Качаясь и трясясь по мостовым, она направлялась куда-то за город, провозя Ратибора по не виданному им доселе Риму, где все было ему чуждо и непонятно. Стражники, ругаясь на толпу зевак, пытались проехать по узким улочкам города. Людей было настолько много, и они были настолько разные, что русич с невольным интересом рассматривал их, а они глядели на него, словно на экзотическое животное. Вот мимо повозки прошла женщина, бросив на него беглый взгляд из-под накидки. У нее были темные, подведенные черной краской, выразительные глаза. Всего мгновение, и она растворилась в толпе, оставив после себя лишь головокружительный аромат духов. Ратибор попытался рассмотреть ее среди людей, но, увы, она исчезла. И снова галдящая, ржущая и шумящая толпа окружила повозку. Вдруг откуда-то из людской гущи вылетело яйцо: ударившись о решетку, его скорлупа разлетелась в разные стороны, обрызгав прикованного раба своим содержимым. Раздался смех.
– Нравится, варвар?! Почти как на арене! Да?! – обернувшись к нему, произнес Руфус и радостно рассмеялся.
Ратибор, не обращая на него внимания, прикрыл глаза. Телега, трясясь по мощеной дороге, медленно увозила его в неизвестность, а перед его мысленным взглядом вновь воскресали картины полузабытого прошлого.
Отец, весь в снегу, зашел в терем. Из раскрытой двери внутрь повалил пар. Он, отряхнувшись, прошел в горницу и, потрепав маленького Ратибора по голове, радостно произнес:
– Сегодня великий день, мой сын! Я устрою пир в честь важного гостя и моего друга!