Страница 292 из 299
– Хватит! Довольно! – воскликнул Понтий. – Выведите его к народу вместе с другими осужденными на смерть! Сегодня праздник, и люди должны по обычаю помиловать одного из них, – он прошел мимо Луция с явной насмешкой в голосе. – Может, тебе повезет, и они освободят твоего спасителя?
Трясущееся, мало похожее на человека тело вывели к толпе и поставили рядом с тремя преступниками, которых доставил прокуратору Клементий. Одного из них Луций узнал, хотя и не помнил по имени – того самого, который пытался их ограбить, когда они заночевали в пути после переправы через озеро.
– Народ! Вот ваш мессия! Стоит перед вами! И вот рядом с ним три преступника! Дисмас, Гестас и Варавва! – указывая на каждого рукой, начал свою речь прокуратор. – Эти трое грабили, убивали и насиловали. Варавва был их главарем. Долгое время они терроризировали окрестности Капернаума, но от великого Цезаря, божественного Тиберия, никто не скроется, и никто не избежит расправы и справедливого наказания! По нашему обычаю на праздник Пасхи я отпущу одного из них. Хотите ли вы, чтобы я отпустил спасителя вашего, царя иудейского?
– Отпусти Варавву! – воскликнул Каиафа, и его голос утонул в реве толпы.
– Отпусти Варавву! Варавву! А этого распни! – бездумно, фанатично, все как один заорали зрители.
– Да будет так! Ваше право! – Понтий демонстративно вытянул вперед руки, а раб поспешно поднес кувшин с водой и полил ему на ладони. – Распять его! – он подошел к генералу и тихо добавил: – Сам видишь, нет крови его на мне.
– Его кровь будет на всех нас и на детях наших. Тебе не понять этого до самой своей смерти, друг Понтий. Знай одно: сейчас ты прославил имя свое, как никто из живущих. Никогда тебя не забудут!
На рваную спину Иисуса взвалили крест, и он упал под его тяжестью, однако стражники пинками заставили его подняться. Непонятно, откуда в нем было столько силы и столько воли. Когда он вышел за стены города, его лицо представляло собой месиво из слюны, крови и пыли. В него летели камни и помои, оскорбления и проклятия, а он все шел, таща на своих плечах смертельную поклажу. Петр, прячась в толпе, незримо следовал за своим учителем, проклиная себя за то, что трижды отрекся от него. Были среди зрителей и остальные ученики, и исцеленные им люди, но все они боялись открыто сочувствовать. Боялись потому, что не пришло пока время: страх смерти сковывал их и заставлял так поступать.
Дорога на Голгофу начала подниматься вверх. Иисус припал на одно колено. Он тяжело дышал, а шипы венка все глубже вонзались в его кожу. Солдаты снова стали его избивать, и тут уже Луций не выдержал. Он растолкал их в стороны, а они схватились за оружие.
– Ты что себе позволяешь?!
– Подумай сам, что сделает с вами прокуратор, если он помрет здесь, не дойдя до места казни? Посмотри на него: еще немного – и распятие ему не понадобится!
Старший взглянул на чуть живого приговоренного, потом на Луция и убрал руку с меча.
– Что предлагаешь?
– Эй, ты! Да, ты! Иди сюда! – недолго думая, подозвал к себе одного из зевак генерал.
– Я что ли? – удивленно осмотрелся по сторонам мужчина, указывая на себя пальцем.
– Да, ты! Иди сюда! Живее!
Толпа выплюнула его из своих рядов, и мужчина оказался перед солдатами.
– Тебя как зовут?
– Симон Киринеянин, – еле слышно пробормотал человек, стараясь не смотреть в глаза Луцию.
– Помоги ему донести крест, Симон.
Мужчина недоуменно посмотрел на генерала. В его глазах читался простой человеческий вопрос: «Почему я?». Старший из стражников толкнул его в спину.
– Давай, пошел! Делай, что сказано!
Сухой ветер сносил с холма мелкую пыль. Она остро и больно била по телу своими едкими песчинками, которые скрипели на зубах, раздражали глаза и, казалось, даже проникали сквозь кожу. И чем ближе процессия подходила к холму, тем хуже становилась погода.
– Поскорей бы закончить! Погода портится! – прикрывал лицо от пыли Лонгин.
– А тебе-то что?! Нам приказано стеречь их, пока не убедимся, что они подохли! – ответил старший, щуря глаза.
Когда процессия поднялась на Голгофу, погода снова успокоилась, настала тишина, нарушаемая чуть слышным хлопаньем крыльев большого черного ворона, который одиноко парил в прозрачном небе. Тяжелый крест упал на сухую почву, подняв вверх столб пыли. Два других уже лежали неподалеку. Солдаты отгоняли зевак подальше от места казни.
– Держи! – старший поднял с земли молоток и протянул Луцию.
– А сам что?!
– А я не палач! – зажав одну ноздрю, солдат презрительно высморкался в сторону. – И давай не выделывайся, – ткнул он Луция инструментом в грудь. – Приступай. А то сам знаешь, что с ней будет!
Один из осужденных попытался вырваться, но его повалили на землю и избили. Он стонал и молил о пощаде, но тщетно: его втащили на крест первым, прижимая к дереву руки и ноги.
– Чего встал?! Приступай! – старший снова протянул генералу молоток и гвозди.
Луций схватил их и быстрым шагом подошел к приговоренному. Молот взмыл вверх и ударил по шляпке гвоздя. Раздался хруст и истошный крик. Легионеры, которые держали преступника, заржали, передразнивая несчастного и корча рожи. Луций вбивал гвозди, еще и еще. Затем солдаты схватились за веревки, и распятый взмыл к небесам. Дисмас, еле живой от боли, плакал, взывая к милосердию, но это еще никому не помогало.