Страница 291 из 299
– Да, но по вашей прихоти!
– Откажись. У тебя есть выбор!
– Зато его нет у Марии! – Луций сделал шаг вперед и, толкнув брата плечом, вышел из комнаты в коридор, где его дожидались солдаты.
– Распни его! Распни! – гудела толпа.
С каждой секундой народ все громче требовал крови. Луций стоял позади Иисуса, опустив голову. Люди ликовали, всем было плевать и на чудеса, и на благодать, и на учения. Зачем что-то познавать, если это можно просто уничтожить? Так просто и так легко. Что-что, а разрушать люди научились в совершенстве. Где-то в середине толпы стоял Марк в темном, почти черном балахоне с накинутым на голову капюшоном. Толпа скандировала только одно: «Распни!». Люди прыгали, орали мерзости, швыряли в обвиняемого всякую дрянь. Марк стоял неподвижно, словно статуя. Его толкали в бока, напирали со спины, но он, не шелохнувшись, наблюдал за происходящим из глубины своего темного капюшона.
– Этот человек лечил людей в праздники, вопреки нашим законам! Подстрекал не платить податей! Разрушил храм! Называл себя царем иудейским! Называл себя сыном божьим, коим не является! Выдумал свои лжеучения! И что нам с ним сделать?! Подскажите мне, добрые и справедливые люди! – во всю глотку вопрошал с помоста Каиафа.
– Распять его! Распять! Распять! – хором скандировала толпа.
Первосвященник обратился к Понтию.
– Нам известно, что он развращает народ наш и запрещает нам платить подати Кесарю, а также называет себя царем! Ты знаешь, гегемон, что закон требует казни за это! Знаешь также, что Цезарь приказал немедленно приговаривать к смерти любого человека, который восстает против Рима! А он есть мятежник!
Прокуратор встал со своего места, успокаивая народ жестом руки. Когда толпа притихла, он повернулся к обвиняемому. Кто-то из солдат толкнул Луция в бок.
– Подойди к гегемону, учитель. Прошу, – шепотом, не поднимая взгляда, попросил генерал. Иисус сделал шаг вперед.
– Скажи мне, Иисус из Назарета, ты царь иудейский?
– Ты говоришь, прокуратор, не я.
Толпа снова взревела и полезла вперед. Полетели камни, один чудом не задел Понтия. Солдаты оттеснили толпу назад, особо не церемонясь с собравшимися.
– Пороть его! Тридцать девять плетей! – воскликнул прокуратор.
На скулах Луция заходили желваки, он стал нервно оглядываться по сторонам. Голоса окруживших их людей слились в один общий гул. Генерал только видел, как раскрывались сотни ртов, и слышал монотонный, однообразный звук. Его снова пихнули в бок, в этот раз Каиафа.
– …не слышишь приказа?! …быстро! – доносились до него отдельные фразы первосвященника. Перед глазами, словно знамение, стоял образ Марии: «Ты не такой плохой человек, Луций. Не такой плохой. Не такой…»
– Вперед! – пересилив себя, генерал подтолкнул Иисуса в спину.
Солдаты сняли с приговоренного одежду и пристегнули его к столбу. Старший протянул Луцию римскую плеть флагрум, специально приспособленную для экзекуций: из короткой тяжелой ручки выходило десять кожаных ремней разной длины с вплетенными в них свинцовыми шариками. Генерал опустил ее, тихо позвякивая металлом.
– Тридцать девять ударов! – прокричали позади Луция.
Генерал поднял взгляд: перед ним раздетый донага человек, прикованный к столбу. Он сам стоит, слегка покачивая плеткой, которая даже при малейшем движении посвистывает, разрезая воздух. Собравшиеся ржут, предвкушают наказание, делают ставки на то, выживет ли человек после порки. Да, деньги зарабатывались даже тут: приговор приговором, а развлечение никто не отменял.
– Тридцать девять ударов. Тридцать девять. Если твой Бог так милосерден, как ты говорил, надеюсь, ты умрешь после двадцатого, – тихо произнес Луций и занес плетку над головой. Наступила гробовая тишина, которую нарушил только мерзкий свист в воздухе и звонкий щелчок. Иисус вздрогнул всем телом и закричал. Толпа взорвалась радостью и аплодисментами, словно люди находились в театре.
– Раз! – сосчитал главный из стражников.
Плеть снова и снова со свистом хлестала преступника по плечам, по спине, по ногам. Закрепленные на ремнях свинцовые шарики сначала оставляли на коже огромные синяки, а через несколько ударов и вовсе разорвали ушибленные места. Из капилляров заструилась кровь. Тяжелые ремни врезались в подкожные ткани. Еще удар – и кровь захлестала уже из мышечных артерий, а кожа на спине повисла клочьями, неразличимыми в общем кровавом месиве.
– Тридцать девять! Все! – старший подошел к Луцию и хлопнул его по плечу. – Хорошая работа. Ты просто создан для этого. Пойду проверю, дышит ли он еще.
Генерал закусил губы и дрожащими руками сжал рукоять плети, с которой на землю капала вязкая и липкая кровь праведника. Он весь взмок, пот лился ручьями по его лицу и спине. Луций вытер лоб тыльной стороной ладони. Назойливая муха кружила рядом и мерзко жужжала.
– Живучий, паскуда! – ухмыльнулся солдат, отстегивая несчастного от столба.
Еще два стражника сплели из терновника венок и передали своему старшему. Тот, покрутив его в руках, с улыбкой возложил украшение на голову Иисуса. Шипы, распарывая кожу и вонзаясь в плоть, накрепко впились в тело.
– Радуйся, царь иудейский! Твои подданные собрались здесь, чтобы почтить тебя, о, великий! – он схватил бедолагу за волосы, смачно плюнул ему в лицо и с силой отпихнул от себя ногой.
Истерзанное, полуживое тело почти бесшумно повалилось на пыльную землю и застонало. Каиафа подошел к нему, также пнул ногой и плюнул. За ним потянулись остальные. Луций, скрипя зубами и дергая шеей, судорожно сжал рукоять плетки и отвернулся. Он только слышал брань и глухие удары, плевки и оскорбления.