Страница 218 из 299
Такфаринат нервно ходил вдоль стены и бормотал себе под нос:
– Он же сказал, что осадных орудий не будет. Остатки римской армии? Нет, это легион отборных головорезов! Да как я вообще согласился на его уговоры и запер себя в этом проклятом городе?!
– Такфаринат! Такфаринат! Командир! – зазвучал испуганный голос с крепостных стен. Когда ворота со скрежетом и скрипом поднялись, в них влетела лошадь с привязанным к ней обезглавленным телом всадника и болтающимся у седла окровавленным мешком, из которого на землю высыпались головы переговорщиков. Повстанцы в ужасе переглядывались и таращились на своего командира.
– Похоже, вести переговоры он с нами не намерен, – раздался поникший голос из толпы.
– Берегись! – следом донеслось со стен.
В небо, оставляя за собой черные дымовые полосы, взмыли огненные шары. Катапульты, скорпионы, онагры то и дело поднимали в воздух сотни снарядов из железа, камней и горящего масла. К обеду половина крепости пылала, а жители и повстанцы метались по ней, словно загнанные звери. Они в ужасе пытались выбраться из обреченного города, но это было невозможно. Люди давили друг друга, стараясь пробиться к задним воротам, которые были заперты, а сверху на них сыпался смертоносный град, размазывая по мостовой и солдат, и горожан, и их домашний скот. Повсюду виднелись разрушенные дома, убитые люди и животные, в воздухе стоял крик обезумевших взрослых и детский плач. Тушить пожар уже никто не пытался. Деморализованные повстанцы едва подчинялись приказам. Такфаринат отчаянно орал на командиров отрядов, пытаясь привести солдат в боевую готовность. Тем временем легион Луция пришел в движение: штурм начался. Первая попытка взять город с ходу провалилась. Генерал отвел войска, оставляя под стенами сотни убитых. Нумидийцы бились отчаянно, понимая, что пощады не будет. Мартин снова начал обстрел. Под градом камней стена, как и предполагалось, осыпалась вниз, завалив оборонявшихся.
– К оружию! – прокричал Луций.
Голос его пронесся над солдатами, над песком, даже над городом. Он стоял в первом ряду войска вместе со своими гвардейцами. Направив меч в сторону пролома, генерал бросился вперед, уводя за собой римских бойцов. Они бежали, держа строй, почти до самой крепостной стены, пока полившийся на них сверху адский дождь из камней, стрел и раскаленного масла не заставил их рассредоточиться. Один солдат упал, пораженный впившейся в шею стрелой. Рядом послышался глухой стук – это камнем убило другого. Третий закрыл Луция своим щитом, спасая от дротика, острие которого застряло в дереве, пробив его насквозь.
– Черепахой! Стройся черепахой! – от крика Луция содрогнулся воздух.
– Построение черепахой! Построение черепахой! – пронеслось эхом по когортам, центуриям и манипулам. Щиты взмыли вверх: ровно, разом, почти синхронно.
– Раз! Раз! Раз! – командовали офицеры, и коробки шаг за шагом медленно поплыли вперед, несмотря на отчаянную оборону врага.
Солдаты падали, другие переступали через убитых и раненых и шли дальше. Уделять внимание пострадавшим не было ни времени, ни возможности. Помощь только после боя – если выживут. Задние ворота распахнулись, и оттуда пестрой лавиной выскочила нумидийская конница. Ее тут же отрезала кавалерия Ратибора, завязалась схватка. Легковооруженным всадникам Такфарината не давали пространства для маневра: русич знал свое дело. Лошади вставали на дыбы, сбрасывая людей и втаптывая их в землю. Однако часть конницы противника все-таки оторвалась и врезалась в отряд Мартина. Повстанцы нарушили римский строй, опрокинули и сломали несколько машин.
– Защищайте орудия! Защищайте орудия! – с пеной у рта орал Мартин.
Он бежал вперед, расталкивая солдат, когда что-то сверкнуло в воздухе, и страшная боль пронзила его тело. На мгновение все стемнело, а когда Мартин снова открыл глаза, он увидел перед собой небо – чистое и ярко-голубое. Земля, на которой он лежал, дрожала от топота копыт, гулко, как будто издалека, до его слуха доносилось конское ржание. Какой-то всадник перепрыгнул через него, и брюхо коня на миг закрыло от него небесную синь. Пересиливая боль, Мартин поднялся и выхватил меч из ножен. Он не понимал, куда его ранили, но, несмотря ни на что, устремился вперед, туда, где шел бой с нумидийской конницей. Ворвавшись в толпу, он стащил с седла и добил на земле какого-то солдата, затем кинулся на другого. Его сердце колотилось, как сумасшедшее, а перед глазами висела багровая пелена. Взмах, удар, уклон. Противник упал на песок с отсеченной рукой. Еще и еще. Остатки отряда повстанцев повернули коней обратно к городу.
Пока Луций с основными силами двигался к пролому, а Ратибор крушил конницу с тыла, Понтий направил своих солдат на штурм стен. Адреналин растекался по его венам, а тело слегка потрясывало, когда он карабкался вверх по штурмовой лестнице. Почти рядом с ним вниз пролилось кипящее масло, облив с ног до головы солдата, кожа которого моментально пошла пузырями. Сверху, пронизывая воздух раскаленными наконечниками, летели подожженные стрелы. Объятые пламенем люди падали на землю. Паленым мясом пахло настолько сильно, что начинало тошнить, и требовалось недюжинное усилие, чтобы не дать желудку вывернуться наизнанку. Внизу пытались тушить горящих, но они, словно обезумевшие светлячки, неслись по кругу, затем падали и догорали, уже не шевелясь. Одну лестницу повстанцы оттолкнули от стены, и она упала плашмя вместе с находившимися на ней воинами. Понтий проглотил ком пересохшим горлом и стиснул зубы. От ощущения нависшей над ним смерти в голове было пусто. Думать некогда, нужно действовать. Он крепче вцепился в лестницу, махнул рукой и продолжил карабкаться вверх, увлекая за собой солдат. Взобравшись на стену, Понтий выхватил меч. Остальные гвардейцы лезли за ним, невзирая на потери. Уже человек пятьдесят-шестьдесят вступили в бой. Завидев римского офицера, двое солдат Такфарината отделились от основной битвы и кинулись на него, что-то крича искривленными ртами. Понтий прикрылся щитом, но на него обрушились удары такой силы, что он невольно отступил назад, к чану с кипящим маслом. От жара зловеще булькающего варева накалились доспехи. Резким ударом Понтий перерубил мелькнувшее рядом копье одного из нападавших. Второй сделал замах, но офицер снова увернулся и одновременно толкнул противника щитом, тот упал. Понтий без раздумий заколол его, но тут первый повстанец вытащил меч и ударил так, что щит не выдержал и с треском раскололся. Понтий припал на одно колено, и острие нумидийского клинка просвистело над его головой, срезав оперение на шлеме. В этот же момент римский гладий устремился вверх и застрял в брюхе противника.