Страница 34 из 35
***
Все, что произошло со мной после, казалось полубредовым и отчасти нереальным, затерянным среди мутной дымки и разноцветных точек.
Кажется, я была… в машине? Да, некто увозил меня из города куда-то, в неизвестность. Я не могла ни биться, ни сопротивляться, я снова стала кем-то вроде рабыни или пленницы. Только теперь уже не просто не стремившейся — не способной бороться. Потому что решительно не понимала, что происходило, потому что не имела сил. Догадывалась лишь, что сидела или, может, лежала в машине, двигавшейся вдоль обуглившихся и безжизненных просторов города, уголков края, страны, мира… Нещадно захваченных и облюбованных голубями.
Я не знала, быстро или нет, но помутнение прошло. Боли почти не осталось. Голова перестала звенеть, пелена растворилась, точки рассеялись, звуки и краски вернулись, приняв чёткие очертания.
Я находилась в больнице? Дома? В Предъадье?
Я попыталась встать, но была остановлена чьей-то рукой и непонятным мурлыкающим голосом:
— Тише, не двигайся. Колдовские практики эффективнее, чем обыденные медицинские, но сразу не помогут в любом случае. Это просто невозможно. Хотя рана у тебя, в общем-то, не такая уж и серьёзная. Я пришла вовремя: голубь не успел тебе тяжело навредить.
Взгляд, ещё ошарашенный, но уже все прекрасно видящий, скользнул по помещению. Непонятная комната, очерченная смутными тенями… Широкая, тёмная, но, кажется, практически пустая. Комната с несколькими приземистыми диванами, старыми кроватями с обшарпанными ножками, маленькими столиками и плитами, на которых, играя пузырьками, красовались чугунные чаши. Вряд ли это была больница… И уж точно не родной дом.
Впрочем, неподалёку стояла моя мама, угрюмая, шокированная, апатичная. Она развернулась ко мне боком, я не могла полностью видеть её лицо, но ощущала ее шок, леденящий, пронизывающий. Который только усилился за последние мучительные недели.
Мне передалось уныние, безучастное, болезненное. На меня наступила апатия, мне не хотелось ничего, меня ни к чему не тянуло. Не было желания ни жить, ни сражаться, ни, тем более, защищать город. Тоска и безразличие, скука и холод. Боль: как физическая, так и душевная.
Глубоко и шумно вздохнув, я снова попыталась встать, уже как можно медленнее, но в то же время увереннее.
— Я же сказала, потише, — чья-то рука остановила меня, и, переведя взгляд, я рассмотрела… Эльвиру. Не безжизненную хрустальную фигуру, не восторженную женщину, не демона. В тот момент она создавала ощущение вполне адекватного человека. По крайней мере, в свете лампы, падавшем на ее лицо, уже знакомые черты не выглядели мертвенными, не отливали бледностью, не сквозили потусторонним безумием или уродством. Она выглядела как обычная женщина, худая, изящная, но некрасивая. Пламенеющего шлейфа тоже не было.
А может, не существовало никакого Предъадья? Может, не было ни битвы, ни путешествия, ни возрождения Эльвиры в образе демона? Может, это — просто сон, просто болезненный лихорадочный бред, мимолетная галлюцинация?
Но нет: все-таки в глазах Эльвиры мелькало что-то нечеловеческое. Потусторонняя сила, подаренная ей камнем и голубями. Отблески горящей искусственной жизни.
— Теперь я тоже такая, как Аня? — приглушённо спросила я, стараясь на глядеть в глаза своей… спасительнице?
— Нет, — Эльвира слегка усмехнулась, расслабленно махнув рукой. — Я ведь сказала, что твоя рана несерьёзная. Неужели ты такая недалёкая и недогадливая?
— Да, наверное… И очень-очень тупая.
— Тупая, но, на самом деле, не самая, — сморщилась Эльвира, заботливо, словно мать, отодвинув с моего лица растрепавшиеся пряди.
Скривившись, я попыталась немного отстраниться, но вышло не особо удачно: кровать, на которой я лежала, оказалась слишком узкой, тесной и неудобной. Поэтому пришлось остаться на месте. Рядом с этой откровенной чудачкой. Рядом с непостоянной и загадочной женщиной, зачем-то приведшей меня в непонятное помещение.
— Отойди… — прошептала я, мечтавшая о личном пространстве. Мне не нравилось, что она стояла так близко, что она так странно вела себя со мной. Эльвира меня бесила, пусть она и помогла мне одолеть голубя. Причём, наверное, бесила уже почти так же, как Антона… Отвращение накатило меня, заиграло внутри, захлестнуло тяжёлую голову. Я снова тщетно попыталась приподняться.
— Отойти? Я тебе помогаю, неблагодарная! — воскликнула она, крепко впившись в мое повреждённое плечо.
И снова эта боль, резкая, пронизывающая. Она снова опутала меня, снова вонзила своё жало. Из горла вырвался сдавленный стон.
— Ну вот, наверное, так лучше? — с невозмутимым видом съязвила она, когда я, придя в себя, вновь кинула на неё полный неприязни взгляд.
— А теперь осознай истину: все окончено. Жалкие рабы проиграли, ничтожные глупцы пали под когтями и крыльями стражей ада. Тебе, наверное, интересно, где оружие? Это легко: оно у меня. Ты не захотела отдавать его мне, но уйти от судьбы, как и от меня нынешней, в любом случае бы не смогла. Это невозможно. Я всё равно нашла тебя, настигла, причём в таком бедственном положении. Да, ты выронила оружие, а я подняла и выстрелила в голубя. И убила голубя, который на тот момент успел только ранить тебя, но не слишком серьёзно. Оружие у меня, однако я его никому не отдам, потому что пуль слишком мало, потому что битва окончена. Вам просто нет смысла сражаться. Голубиных главарей много, погибнут одни, придут другие, — ее глаза снова вспыхнули загадочной, возможно, ликующей искоркой. — Думаешь, после всех успехов, что они достигли, голуби отступят? Ошибаешься. А вот действия людей оказались бесполезными и лишь ещё больше укрепили их поражение. — Она гордо выпрямилась, искривив более живые, но по-прежнему налитые нездоровой бледностью губы в сумасшедшей усмешке.
Возможно, в том состоянии, в котором я находилась в Предъадье, я бы принялась упорно отрицать ее слова, желая сохранить мнимую надежду. Потешила бы наивность, упорно внушавшую собственный рискованный план действий.
Но теперь в этом не было смысла, кажется, ни в чем не было смысла! Спасать мир? Избавлять человечество от гнета голубей? Пытаться уничтожить птиц, когда они уже столького добились? Возможно, это имело бы смысл, если бы они только начали захват, но теперь Эльвира была права. В любом случае они бы уже не отступили, они бы пошли дальше, с большим азартом продолжив свой пернатый марш. Они бы не остановились. Никогда не остановились! Непобедимые создания, жестокие демоны, смертоносные враги, не видящие мира… Ни в чем, кроме рабства. Человеческого рабства.
— И что? Теперь мы рабы? — выдавила из себя я, стараясь не думать ни о ненавистной хижине, ни о Предъадье, ни об Ане, ни об Антоне — все это осталось в прошлом. Все попытки борьбы, все стремления, все ненужные самонадеянные бдения. Все — в прошлом.
Теперь впереди чёрной от голубиных вместилищ дорогой стелилось будущее. Тёмное, неприятное, неутешительное. Страшное и ужасающее. Но не слишком меня тревожащее.
— Ты — нет, — сладко улыбнулась Эльвира, подобравшись ко мне ещё ближе, склонившись надо мной, коснувшись ладонью моего лица. — Наверное…
— В каком смысле — наверное? — я снова попыталась встать, но Эльвира меня мягко остановила.
— Ты была в хороших отношениях с моим, пусть и невероятно наивным и тупым, но другом Максимом. А ещё ты понравилась мне. И ты достойная кандидатура… — последние слова она буквально пропала, медленно, мелодично. И я откровенно не знала, как на это реагировать, потому что впала в некоторое замешательство.
— Что? Понравилась? Кандидатура? — я подозрительно прищурилась.
— Да, но, почему это произошло и как, сейчас не столь важно. Важно мое предложение. — Эльвира немного отстранилось от меня. В ее взгляде снова скользнула восторженная безуминка. Кажется, она ликовала и радовалась происходящему: людей она никогда особо не жаловала, поэтому явно наслаждалась предстоящими им страданиями. — А ещё то, что в наивных попытках одолеть голубей люди проявили лишь свою слабость, свою инфантильность, своё тщедушие. Общие разумы сыграли злую шутку, никто долго не принимал истины, предпочитая выдумывать себе нечто собственное, но жутко стереотипное. Принципы не восторжествовали, нелепые установки и предрассудки пали под треском неведомого. Теперь все люди — рабы. Все — жалкие служители птиц, уже воцарившихся на всей планете. Они пытаются бороться, задыхаясь, стремительно теряя силы, но лишь обрекают себя на верную гибель. Ничтожные рабы собственных выдумок, беззащитности и наивности. И голубей. На сегодняшний день рабы голубей… Ну, а ты, если согласишься, можешь стать моей ученицей. Я могу помочь тебе освоить оккультные практики, могу стать твоим вдохновителем, а ещё незаменимым учителем. Плату ты мне уже принесла.
Возможно, я бы ещё сто раз подумала, но сейчас не было ни сил, ни выхода, ни возможностей… Все пути оказались запертыми, все дороги — ограждёнными металлическими изгородями, воздвигнутыми голубями. Оставалось либо рабство, либо своеобразное ученичество, либо бессмысленный побег.
И я сразу решила последовать. Нет, не голубям, последовать Эльвире, наделённой магическими навыками и удивительными знаниями. Я ее тайно ненавидела, я питала к ней отвращение, но ничего другого попросту не оставалось. Потому что все вокруг погрязло в непроходимой голубиной безысходности.
— Да, я стану ученицей, — полушёпотом произнесла я, уже не пытаясь приподняться, снова ощущая на своём лице холодные руки.
— Так быстро, — кажется, даже Эльвира немного подивилась моей уверенности. Но тянуть не было смысла, откладывать не представлялось возможности.
— Да, другого выбора все равно нет, — со сдавленным вздохом произнесла я, корячась от внезапной боли в руке, колкой, обжигающей.
— Ну вот, значит, ты это поняла. Отлично. Это правильный выбор и истинный путь, это дорога сущего, это зрение, а не слепота. Хоть когда-то ты сделала правильный выбор.
Эльвира пропустила сквозь пальцы мою прядь, затем немного отошла и, изящно развернувшись, направилась в сторону выхода из комнаты. Такая же странная, чудаковатая, таинственная. А моя мама тем временем продолжала тихо стоять на месте, переводя затуманенный взгляд то на меня, то на Эльвиру, то на зашторенное окно, и молчать. Словно обездвиженная или лишенная дара речи.