Голуби — стражи Ада

Пелена растворилась в мутном и туманном сумраке. Дом остался позади, дом канул во тьму. Человеческие земли. Город С, петляющий улочками и перекрестками, играющий цветами и зеленью. Неужели я снова находилась близко к людям? Неужели я вернулась, неужели оставила позади жуткие окрестности, окружённые голубиным пламенем? В это не верилось, совсем не верилось — казалось, будто все это — сон. Ложь. Иллюзия. Такая же, как и в том омерзительном доме, от одной мысли о котором меня невольно бросало в дрожь. 

      Но я стояла на земле. На самой обычной, знакомой, человеческой. Только изменившейся, ужасно изменившейся. Опалённой беспощадным пламенем, вторгнутой в гнёт битвы и ненависти. Людей не было; улицы стояла сухие и безмолвные, холодные, угрюмые. Деревья вились ветвями и листьями, зловеще хрустели и кренились. Откуда-то доносились отдаленные отзвуки криков, растворяющиеся в пространстве. Кажется, все исчезло, потонуло, затерялось. Все невольно стало частью великого безумия, что разворачивалось, что не останавливалось. 

      В воздухе витал запах гари, деревья торчали безжизненными сучьями, ветер угрюмо безмолвствовал. Помявшись, я осмотрелась. И увидела дом. Ненавистная хижина, забытая среди зарослей, глядела на меня выцветшими оконными стыками, застеленными грязью, пропитанными безжизненностью. 

      Я все ещё была рядом. Совсем рядом с истинным ликом зла, бурившего крошащиеся стены. Дом словно звал меня, словно просил, чтобы я сделала несколько шагов, подошла ближе, отворила дверь, побрела по вязкому полу. Утонула в «меду». Возможно, пожертвовала годами и временем, потеряла жизнь и дороги, как Антон, оставшийся там навеки, вынужденный проводить всю свою жизнь в месте, граничащем с Землёй и адом.

      Я бы попечалилась и подумала, потосковала и поразмышляла, но сейчас было не время. Не время для сантиментов и воспоминаний, не время для рассуждений и выводов. 

      Оружие тяготило мою руку, придавая смутной уверенности, взгляд упирался в трухлявые гнилые стены. Я должна была идти в дом. Я обязана была побороть себя. Ствол, словно компас, указывал мне направление, говорил, куда идти, давал необходимые подсказки. Ответы на все вопросы. Решения всех задач.

      Крепче сжав пистолет, я двинулась вперёд. Ноги ныли, не желая двигаться и слушаться, отказываясь подбираться к объекту моей ненависти. Но мысли упорно убеждали меня, что следовало идти вперёд, к победе, к достижению цели. У меня были стремления, у меня имелся смысл. Оставалось действовать. Оставалось нещадно бить голубей, расплёскивая их горящие перья. 

      Дверь скрипнула под моим толчком, половица аморфно растеклась под ногами, но я в ней не увязла. За дни, проведённые в доме, в том числе в Предъадье, я поняла, как по ней продвигаться, чтобы не застревать в вязкой мути. И теперь я знала дорогу. И теперь я уверенно шла вперёд, без страха и паники, без тревоги и непонимания. Только с целью. Только с яростным желанием сражаться до победного конца. 

      Я медленно шла по коридору, прислушиваясь к шуму и треску, доносившемуся из комнат. Там что-то происходило, что-то крутилось и металось, что-то вертелось стремительной воронкой. Странное действие. Неведомое сражение, покрытое пеленой пыли и мрака. Представив, что могло быть за этими стенами, за этой гнетущей пустотой коридоров, я откровенно поморщилась. Убийство. Кровь. Чьи-то окровавленные внутренности, распрыскивающиеся по стиснутому пространству. 

      Но я не боялась, я двигалась смело, упорно, решительно. Подобралась к очередной двери, рванула ручку — и очутилась в комнате, наполненной людьми. Кричащими и ругающимися. Кажется, почти дерущимися. 

      Те мерзкие личности, некогда поймавшие меня в рабство, снова проводили собрание. Только другое, громкое, скандальное. Собрание, на котором присутствовала уже не понаслышке знакомая мне женщина с безжизненными чертами и пылающим безумием взглядом. Эльвира управляла ими, была их верным командиром и предводителем, идеалом и целью. 

      Стоя посреди круга, она с азартом размахивала руками, словно что-то им объясняла. Они слушались. Они подчинялись. Они не смели перечить, потому что, кажется, именно она была им главным руководителем. 

      Ненависть усилилась, закипев, подступив к моему горлу горячими волнами, но не следовало ей покоряться, идя на поводу у чувств и эмоций. Сейчас стоило морально высушить себя. Стать такой же, как Эльвира, такой же, как её безумная компания. Бесчувственной и безропотной. Безмолвной и безрассудной. 

      Половицы глухо заскрипели под моими ногами, создав дополнительный шум. От которого они заметили и увидели меня. Обезумевшие, они глянули в мою строну, жаждущие наброситься, готовые разорвать на части. Кажется, в один миг стены начали крошиться. Рушиться от ярости и ненависти, от злости и ревности, от всеобщего безумия и азарта. 

      Но я сделала решительный шаг вперёд, выставив оружие. Я знала, что от Эльвиры мне не убежать — она бы все равно нашла меня, куда бы я ни пошла. Иначе бы я и вовсе не стала соваться в этот дом, ужасный, ненавистный. Я бы двинулась на улицу, я бы принялась искать голубиных главарей, бороздивших опалённые городские пустоши. Я бы попыталась сделать хоть что-то, чтобы помочь жителям С, но не вернулась бы в дом, никогда не вернулась. 

      Однако это меня не останавливало. Ни дом, ни люди, ни Эльвира, ни магия — ничего не останавливало. Теперь я была уверена, что Эльвира не получит оружие. Я никогда его не отдам. Никогда не протяну во вражеское руки, пусть и вызволившие меня из подступающей адской копоти.

      Все было или лестью, или обманом, или недоговорённой правдой. Скорее всего, она снова пыталась что-то хитро повернуть, чтобы никто ничего не узнал, чтобы никто не заметил. Она ничего не сделает. Она не сможет. Даже несмотря на значительную силу и, наверное, виртуозное владение оккультными науками. 

      Детское безрассудство, бесшабашная инфантильность! Они захватили меня вместе с яростью и стремлением действовать, принявшись толкать вперёд, с резвостью, с бесстрашием.

      Толпа смыкалась под звуки криков и переругивания, толпа пыталась поймать меня, втоптать в застеленный пылью пол, накрыть клочьями грязи. Или... Они пытались это сделать друг с другом? 

      Внимательно оглядев каждого из них, я внезапно поняла, что все было не совсем так, как мне подумалось изначально. Они не собирались и не переговаривали, ничего не обсуждали и не планировали. Они боролись с рабами, измученными, озлобленными, ослабленными. Рабами, борющимися с бесполезной Эльвириной властью. Рвущимися к свободе и выходу, жаждущими силы и помощи. 

      Лица пылали яростью, взгляды горели огнём, придавая им энергии. Голодные и измученные, несчастные и униженные, они, кажется, стали даже сильнее, чем свои противники. 

      А я — я была надеждой! Я была чьей-то искренней надежды на спасение и подкреплением, чьим-то спутником и вестником. Кажется, они увидели во мне свою музу и вдохновителя. Кажется, рабы ощутили прилив воодушевления и азарта, прилив злости и жажды мести, заставивший их с особым рвением раздвигать вражеский круг, становившийся шире и активнее. 

      — Свобода! Мы вернём её! Мы никогда не будем жить под голубиными крыльями! Мы не будем истоптанными голубиными лапами! Мир против голубей! Мир против голубей! — кричали они, толкаясь и отбиваясь, вырываясь вперёд.

      Восстание в стенах хижины? Бунт и неразбериха? Жажда спасения и освобождения? Странно. Раньше я бы подумала, что в таких условиях на подобное просто не хватило бы места, но теперь воочию убеждалась, что это не так. Им все хватало, все доставало. Похоже, они даже побеждали! Или победа стояла очень близко. Несколько мигов, несколько судьбоносных шагов, решающих исходы, дарующих вечную гордость и свободу. 

      Но и Эльвира не стояла на месте. Эта загадочная женщина, кажется, даже не имевшая ни стороны, ни идеалов, одной своей фигурой заставляла поклоняться себе, служить покорной собачкой. По-видимому, именно она не давала пленённым выйти, раскрыв стены восстанию и бунту, распахнув глаза свободе и миру. 

      Создавалось впечатление, будто она держала их в тисках дома, смеясь над наивностью и беспомощностью. Над глупостью, инфантильностью, предрассудками. Над неспособностью постоять за себя, когда приходит внезапно час муки и расплаты, час страха и паники. 

      Видела ли она меня? Замечала ли оружие? Собиралась ли напасть? Я не знала. Наверное, видела, потому что она вытащила меня из пространственной дыры, вывела из Предъадья и подвела к мерзкому дому, она жаждала получить награду. Но, похоже, не сейчас. Немного позже. Когда расступятся люди и погаснет «восстание» и когда падут на пол безжизненные человеческие тела, задавшись кровавыми судорогами. 

      Громкий, отчаянный крик пронзил стены дома, распавшись бесцветным эхом — какой-то человек, одетый в лохмотья, кинулся на саму Эльвиру. Приготовив к бою нож. 

      От этого движения толпа расступилась и двинулась к выходам. Крики стали громче; вооружённая рука выдвинулась вперёд, готовая вонзить острое лезвие в плоть, горячую, гладкую, живую. 

      Нет! Он не должен был этого делать! Она не должна была погибнуть, несмотря ни на что, ведь она — моя последняя надежда. Надежда на то, что, быть может, когда-нибудь Антон покинет границы Земли и пламени, вновь ступит на тропы человеческого города. Вернётся домой. Увидит меня, закутанную в одеяло тоскливого ожидания. 

      Какая-то безрассудная волна неожиданно накатила на меня, пеленая горящую голову. Я не должна была поддаваться эмоциям, но, кажется, больше не могла: они надвигались и затуманивали разум, они тянули и заставляли действовать. Но действовать иначе. Совсем иначе. 

      Не в силах удержаться, я неожиданно для самой себя сделала выпад вперёд и судорожно нажала на спусковой крючок, пуская стремительный снаряд. Ещё одна пуля! Заветное оружие! Я все растрачивала, все теряла и портила, но уже не могла сделать ничего другого. 

      Удивительно, но я попала в цель. Пуля судорожно вонзилась в горячую плоть, разодрав связки, обнажив внутренности. Человек покачнулся и упал. Но успел нанести смертоносный удар. 

      Все, что я делала, казалось бесполезным и бессмысленным, мой выпад не принёс пользы. Я убила почти невинного и потратила пулю, я совершила глупость, в полной мере не осознанную и эмоциональную. Пустую и ненужную. Да даже если бы я сделала это раньше, они бы все равно напали на Эльвиру, они бы все равно убили её! Их было больше, и все они были испуганными, взбешёнными, разъярёнными. Их было так просто не остановить и не одолеть. 

      Эльвира лежала на пыльном полу, хрипя, дёргаясь, истекая кровью, а люди гневно ликовали. Победа и свобода, стоявшая их целью и стремлением. Они почти достигли желаемого, они сделали своё дело, они справились.

      А я — нет. Я потратила пулю и оставила друга в Предъадье, сумрачном, тёмном, бездушном. Можно сказать, что я утопила его, убила, невольно забрав его жизнь. 

      Тяжкое чувство охватывало меня, оплетая холодом, но возвращаться не хотелось. Я должна была действовать, я не могла стоять на месте, не могла долго думать, страдать и терзаться. Голуби не ждали. 

      А все-таки, почему Эльвира не сопротивлялась?.. Почему дала так просто и безропотно себя прикончить, почему не ударила его ножом, почему не прибегла к колдовским практикам? Хотела насолить мне? Построила какой-то план или намерение? Странно. 

      Но ответ сам открылся тяжелой истиной, явившись передо мной чёткими очертаниями. 

      Камень. Осколок священного камня, некогда даривший жизнь Ане! Голубиный прислужник, облачённый в птичью маску, подобрался к раненой Эльвире и с ликующим видом протянул ей камень. Тонкие пальцы сомкнулись в цепкую хватку, тело озарилось светом и жизнью. 

      На какой-то миг я обрадовалась, но вздох облегчения застыл в моем горле, встав болезненным комом. 

      Внезапно двери распахнулись, окна со звяканьем разлетелись на части, осыпав помещение фонтаном осколков, и, сплетённые пламенем, в комнату влетели голуби. Облепили каждый участочек, каждый уголок. Принялись напускать пламя, яростное, жгучее, фырчащее. Только пылали крылья, да клацали клювы, да звучал гортанный потусторонний клич. 

      Пламя. Оно окружило не только голубей, но и Эльвиру, воспрянувшую, воскресшую. Я не смогла сдержать сдавленного крика, изумлённого вопля ужаса, увидев, во что она превращалась. Демоническое создание. Нечистая тварь с пылающим глазами и струящимся по полу огненным шлейфом. Монстр, страж, демонические потустороннее создание. 

      Крепко сжав оружие, я отступала к выходу, готовая в любой момент запустить очередную пулю, в то время как Эльвира превращалась и преобразовывалась. Её было ни переубедить, ни остановить, ни убить. 

      — Жалкие, наивные, инфантильные люди! Любую священную вещь можно сделать демонической, любой рай обратить адом. Требуются только знания. И магия, о которой никто из вас не задумывается. 

      Глаза напитались пламенем, губы исказились, шлейф обернулся огненной мантией. Гордая и сильная, властная, кажется, бессмертная, но уродливая. И без того не отличавшаяся красотой, в таком облике Эльвира становилась поистине пугающей и отвратительной — как ведьмы из старых детских сказок, только хуже. В то же время маняще отвратительной.

      Отступать — оставалось только отступать. Пламя подбиралось к выходу, полы с шипением вскипали, а голуби летали, встряхивая до ужаса спёртый воздух крыльями. Зловеще крича и курлыкая. 

      Тем не менее моё внимание было приковано не к голубям, а к Эльвире, завораживавшей своим внезапным перерождением. Она словно держала меня на месте, зачаровывая своим голосом и пламенем, своими движениями и непонятной, вроде бы и несуществующей грацией. Она манила меня каждым жестом, каждым произносимым словом. Что-то внутри меня упиралось, упорно отказываясь уходить, но я точно знала, что это не мои мысли, не мои идеи. Это ад. Это чёрная магия, распиравшая крошившиеся и трескавшиеся стены дома. 

      — Вы придумывали бредни, ваши языки молоди ересь, абсурдную, ребяческую. Вы пытались высвободиться из оков своей наивности, глупости, бездарности. Вы хотели доказать таланты, но лишь загубили их, утопив в бездонной дыре. Они открыли мне истину, они даровали мне силу! Они воздвигали этот трон для меня десятилетиями, столетиями. Священный камень — последний слиток демонической короны, ныне венчающей мою голову, — объявляла себя Эльвира, кружась в пламени преисподней, диком, зловещем, беспощадном. 

      — А знаешь, Лиза. — Её голос зазвучал в моей голове, громко, пронзительно, противно. Она не разговаривала со мной, она объявляла себя демоном. Но я прекрасно слышала, как пыталась она донести до меня одну важную мысль: — От святости до преисподней — один шаг. Камень был символом мира и жизни, камень отгонял демонов, но, стоило мне проделать с ним несколько манипуляций, как в гранях его вскипела иная сила. Потусторонняя, демоническая. Анна Лунеева тоже могла стать такой, как я сейчас, но ей не хватило ни знаний, ни умений, ни духа. Она предпочла жизнь смертного, тоскливую, унылую. Она решила остаться. Остаться, чтобы потом умереть от рук собственных друзей, одержимых эмоциями и наивным детским безрассудством. 

      Не выдержав накала, разрывавшего мою голову, я снова выстрелила. Пуля пролетела сквозь нагнетенное пространство и впилась прямо в разгоравшуюся плоть. Но не вышло — ничего не вышло. Она потекла в огненных кольцах, она растворилась, расплавившись в смертном бушующем вихре. 

      Эльвира была не голубем; она все ещё оставалось человеком, только перерожденным, чудовищным, перевоплотившимся. Её не представлялось возможным ни убить, ни одолеть, ни уничтожить. 

      Но битва, вскипавшая в городе, продолжалась. Люди падали каменными куклами под взмахами голубиных крыльев, деревья ломались и трескались, окна бились, крошась и раскалываясь. 

      Осознав, что с Эльвирой бороться бесполезно, я с трудом пробралась между стенами пламени и выбежала из дома, а точнее из того, что от него осталось. Воздух был невыносимо спертым и жарким, воздух пульсировал и раздирал горло. А голубиные тени неудержимо метались над сметёнными улицами, разряжая пространство сильными дымящимися крыльями. Они побеждали, определенно побеждали, но у меня сохранялась надежда! Она осталась. Она тешилась и тихонько грела меня, заглушая звуки пронзительных голубиных кличей.