Страница 49 из 95
- Пошли! Раз Стирбьерн сказал, значит, так надо.
Йорм повиновался, вполголоса шепча проклятия Стирбьерну, что помыкает им, как мальчишкой, еще хуже конунга, и самому себе, что навязался с ним в поход, и - совсем тихо, - Морне, требующей слишком много от своих слуг. Хоть и знал, что его владычица способна услышать даже мысли тех, кто носит ее амулет, но и промолчать не мог - такова уж была его натура, даже во вред себе.
Когда пришли к самому кургану, луны уже не было видно. Непроглядно-черное небо опрокинутой чашей нависало над снежным покрывалом земли. Освещая себе путь факелами из смолистых еловых веток, викинги окружили курган хворостом и зажгли его, по команде Стирбьерна. Но еще до того он шагнул в образовавшееся кольцо.
- Что бы ни произошло, не нарушайте круг сами и не выпускайте его! Следите, чтобы огонь не погас. Если даже он справится со мной, вы должны отрубить ему голову и приставить к заду, а после лучше сжечь, чтобы нечему стало возвращаться.
Лишь один из недавно принятых викингов, Ингольф, осмелился было возразить:
- Ты уверен, что это правильно? Может быть, лучше уж всем сразу навалиться на него?
Стирбьерн повернулся к говорившему, но ответил, глядя как будто выше его головы:
- Когда ты станешь командовать "Молотом Тора", Ингольф, скажи людям заранее, чего от них ждешь... - потом повернулся к разрытому кургану и громко провозгласил: - Во имя Всеотца Одина, и Тора, Истребителя Нечисти, и всех Асов, я вызываю тебя на бой, не упокоившийся в кургане! Я - Стирбьерн, сын Арнольфа, потомок Асгейра Смертельное Копье, того самого, что отправил тебя сюда!
Он трижды провозгласил свой вызов, нарочно выбирая самые дерзкие слова, что должны были еще больше взбесить древнего конунга, и без того разъяренного долгим заточением и недавним осквернением его могилы. Если, конечно, он понимал что-то. По легендам, у драугров, особенно старых, оставалось разума лишь настолько, чтобы ненавидеть всех, кто, в отличие от них, еще способен жить настоящей жизнью.
Так или иначе, но, едва голос Стирбьерна смолк в третий раз, на вершине кургана обрисовалась огромная фигура, четко видимая в кольце огня. Один прыжок - и она очутилась на земле, занося над головой огромный меч, тот самый, что хотели украсть четверо несчастных парней. Драугр двигался не слишком быстро, но так плавно, словно под его драгоценными доспехами находилась живая плоть, а не кости, скрепленные тайной магией ради подобия жизни. Глаза в прорезях шлема светились холодным зеленым огнем. Иные из викингов поспешно отвернулись, хоть были и неробкого десятка: таким ужасом, смертным отчаянием веяло от бывшего человека, не нашедшего покоя в могиле.
И, как только Стирбьерн подумал об этом, он вздрогнул не от страха - от отвращения.
- Тьфу! Вот худшее дело наших врагов! Случись со мной такое, я заранее поблагодарил бы того, кто меня упокоит, - проворчал он и первым ударил секирой наотмашь, рассекая противнику правое плечо.
Но разве мог мертвец почувствовать рану, смертельную для живого? Секира Стирбьерна осталась совершенно чистой, и, хоть правая рука драугра упала, отрубленная, в снег, он легко перехватил меч левой и сам ударил. Будто дерево обрушилось на шлем Стирбьерна; он пошатнулся и чуть не упал, чувствуя, как темнеет в глазах. Усилием воли выпрямился, сознавая, что меч из могилы, должно быть, только скользнул по шлему, оглушив его. Именно теперь ему вспомнились многочисленные легенды о драуграх, которые, даже будучи изрубленными на куски, все равно оживали. В древние времена герой, имя которого не дошло до потомков, победил было драугра и уже поднял его голову, чтобы повернуть ее назад, как вдруг голова клацнула зубами и укусила победителя за руку. Укус был совсем слабым, даже кожу не прокусил, - но воин заболел и умер в страшных мучениях...
Стирбьерн никогда особенно не избегал ран, для него главным было победить врага, но теперь понял, что не имеет права получить ни царапины. А еще стало ясно, что для этого ему придется постоянно двигаться, уворачиваясь от меч, и что таким образом любой воин быстро выдохнется. "Значит, вот почему он не спешит нападать первым! Он знает, что еще успеет это сделать..."
Еще одним ударом Стирбьерн разрубил шлем, а может, и череп мертвеца, и, освободив секиру, - только он мог это сделать, чтобы она не застряла, - вонзил острое навершие в прорезь шлема. Раздалось глухое шипение, зеленый свет стал меркнуть и скоро наполовину погас. В следующий миг меч со зловещим свистом рассек воздух у самого лица Стирбьерна, так что тот едва успел упасть на снег, чуть было не перекатившись в костер. И вдруг стремительно выдернул облаченной в латную рукавицу рукой горящую ветку и, вскакивая на ноги, швырнул ее в голову драугру.
- Дух Фритьофа Могучего, доблестный эйнхирий, взгляни из Вальхаллы, освободи свои останки от гнусного колдовства! - прокричал Стирбьерн.
Запахло паленой костью. Драугр остановился, опустив меч. В его опустевшей глазнице продолжал тлеть красный уголек. Жуткое это было зрелище - красный и зеленый свет сияли рядом, но не смешивались, лишь позволяли отчетливо разглядеть высохшее, как старый пергамент, лицо мертвеца под остатками некогда искусно сделанного шлема. Все успели как следует разглядеть его: он простоял без движения достаточно долго. А потом вдруг задрожал и рухнул, и его доспехи, казавшиеся идеально пригнанными, ни разу не звякнувшие в сражении со Стирбьерном, при падении задребезжали, как пустые бочки. Из черепа неистово вырвался огонь, теперь захвативший его целиком.
Стирбьерн, глядя на происходящее с не меньшим удивлением, чем остальные, первым опомнился, крикнув: "Огня!"
Огненное кольцо вокруг могилы быстро забросали снегом, зато остатками хвороста закидали поверженного драугра, будто хотели воздвигнуть над ним еще один курган. Но вместо этого подожгли его. Костер ярко вспыхнул, поднимаясь до самого черного неба.