Страница 71 из 110
– Да, аббат Лебеф был крайне удивлен! Нет, скорее, возмущен. Мне досталось от него за то, что я не сумел предупредить заранее. Тибо, друг, я все потом расскажу сеньору де Брие. Я очень надеюсь, что он меня простит.
– Знаешь, Луи, он уже принял справедливое решение. Но я никогда не думал, что мне придется делать именно это…
– Что, Тибо, о чем ты? – Голос Луи задрожал. – Что ты собираешься…
– Прости, Луи, – коротко сказал Тибо и взмахнул рукой.
… Ясным и солнечным утром на палубу вышел капитан. Оглядев горизонт, он остался доволен ходом "Знамения" и отдал несколько отрывистых команд матросам. Потом поднялся на бак, где заметил одинокую фигуру Тибо.
– Доброе утро, сеньор капитан! – поздоровался пассажир.
– Доброе. А где ваш приятель?
– Знаете, он передумал плыть в Англию и ночью сошел с корабля, – не моргнув глазом, ответил Тибо.
Капитан сощурился и пристально посмотрел на него.
– А вчера мне показалось, что вы были друзьями, – сказал он. – Впрочем, это не мое дело.
– Благодарю вас, сеньор! – ответил Тибо и отвернулся.
На душе у него скребли кошки.
2
С первых дней февраля стала вдруг с восторгом ломаться вся статистика многолетних метеонаблюдений. Воздух прогревался солнцем до неприличных температур, городские птицы, всю зиму прятавшиеся в только им известные щели, вдруг высыпали гурьбой на тротуары, стали носиться над головами людей и тараторить наперебой, будто торопливо делясь друг с другом новыми впечатлениями. Запахло весной. Из твердой, омертвевшей земли внезапно проклюнулись побеги каких-то отчаянных, ошалелых от новизны трав. Небо менялось на глазах, из безжизненно-бледного превращаясь в лазорево-чистое, льняное. Город ожил. Улицы, как артерии, наполнялись жителями южного города – еще медлительными, сонными, но все более смелыми. Так продолжалось целую неделю, точнее, восемь дней.
И вдруг повалил снег – на дома, на дороги, на деревья и на людей. На те жалкие ростки из-под земли, которые не успели даже помолодеть. На птиц, обманувшихся в своих ожиданиях. На мусорные баки. На трамвайные рельсы. На жизнь. Он был густым и мелким – мелким, но густым. Он стремительно покрывал город выстраданным слоем – плотным и переливчатым. Сугробы поднимались повсюду, как пенка на вскипающем молоке.
И всё в какие-то несколько часов исчезло, прекратило существование, с молчаливой торжественностью оказалось погребенным под снегопадом. И уже углы домов перестали казаться прямыми, а закруглились не по канонам архитектуры, скамейки на опустевших аллеях будто вставали на дыбы, выгибая напряженные спины, а деревья понуро опускали ветки под тяжестью белоснежно-кремовых гирлянд. Цветосмешение близкой весны в один день сменилось однотонными белилами, которые уходящая зима в отчаянии выплеснула из бездонного ведра февраля.
***
Всякая любовь – есть переход на новую ступень. Чувство, которое возвышает, которое озаряет душу, не может делать человека беднее, обкрадывать его. Напротив, оно приносит ни с чем не сравнимые богатства – даже если проходит испытания, даже если сопровождается страданием. Так было и так будет всегда…
"Я поняла одну простую вещь: мне во Сне додаётся то, чего не хватало в жизни… эмоции, любовь… Почему-то так… Может быть, и тебе тоже?
Я ведь уже много лет думала, что в моей жизни ничего не может произойти – в смысле, ничего такого, что станет переворачивать душу. У меня был опыт в юности, я тебе рассказывала. Обожглась настолько, что навсегда закрылась – думала, что навсегда… И вдруг – это… Любовь в реальной жизни и еще одна – во Сне. Кому рассказать, кто поверит?
Но если в реальной жизни всё как бы понятно (гм, скептически поморщилась в этом месте…), то во Сне – где мы не в силах управлять, принимать решения… Какова тогда моя роль? Кто я и что – я? И для чего – я? Тем более что мне там даны две любви вместо одной… к мужчине и к матери… Я ведь любила ее заочно, всю жизнь любила – как святой образ, как некую сущность, которую никогда не видела, но связь с которой чувствовала постоянно, с самого детства, как только смогла понимать эту связь. Мне снилось, и я знала, что любила. Твердо знала. Почему – так?
Еще в монастыре, когда я только говорила с ней, в моей душе уже что-то шевельнулось – вошло в какие-то клеточки, застряло, защемило там неожиданной догадкой и держало в напряжении всё время. Пока мы не разговорились во дворе часовни. Я старалась не подавать виду, была намеренно колючей, холодной с ней. Помнишь? Вернее, хотела быть такой. Ну не могла же я сразу кинуться на шею человеку, который меня в самом раннем детстве оставил чужим людям… А как хотелось! Обнять ее, приласкать… сказать какие-то слова… произнести это слово – "мама"… Простить – а за что прощать…
В моей жизни появилось счастье, и я в душе ликовала. Счастье ведь не приходит с опозданием, или не вовремя, или по ошибке – счастье приходит тогда, когда человек становится его достоин, когда соединяются в один узел все причины и следствия, все условия и необходимости. Счастье приходит, чтобы окрылить человека, чтобы поднять его на иную, недосягаемую прежде высоту. Это та более высокая ступень, с которой открываются не только новые горизонты, но и новые возможности. А вместе с ними – новые испытания… Да, иначе не бывает, и я это хорошо знаю и чувствую… и готовлюсь. Что-то будет, что-то обязательно случится впереди. Каждая любовь имеет свое значение и предназначение. И нам с тобой они тоже даны не случайно – это очевидно. За каждую следующую ступень приходится платить новой ценой. И придется, Андрей. И я согласна! А ты?"