Страница 36 из 110
Представила, Инна? А теперь ответь, как бы ты сама относилась к человеку, если бы такой отыскался и попросил о помощи? Впрочем, о какой помощи может идти речь? Скорее – о сочувствии, не более…"
***
" Бывают такие моменты в природе, когда кажется, что всё это – небо, деревья, погода, косые лучи спрятанного за облаками солнца – как декорация в театре. Шла по улице и видела только что. С севера и востока наступала мгла, так бывает перед снегом, когда тучи полны его и несут уже из последних сил, готовые просЫпаться от любого шёпота и лёгкого дуновения, а не то что от ветерка. А над головой сияли высокие облака, словно софитами, освещённые невидимым солнцем, закрытым не мглой с северо-востока, а светлыми тучами запада. Освещение самое естественное, но показалось таким волшебным и сотворённым чудным образом. И я подумала: Боже, как давно не была я в театре! Как мне хочется снова вдохнуть этот аромат, смешанный из пыли кулис, грима, пудры, декораций, сколоченных из неоструганых досок, старых костюмов и париков, услышать приглушённый гул зрительного зала, увидеть этот волшебный свет, обещающий чудо прикосновения…
…когда целый день падаешь в пропасть, в какой-то момент начинаешь замечать то, что проносится мимо: редкие деревца на уступах, какие-то травинки и даже цветы… эдельвейсы, наверное… так высоко только они растут… и так труднодоступно. О, нет, ещё альпийские фиалки… да много, наверное, только не знаю, как зовут. В голову начинают приходить какие-то мысли, не только отчаяние одно движет сознанием. Сознанием движет ревность... надеюсь, ненадолго... Просто письма от тебя долго нет…
Я много слов могу написать, но всё не то... всё старо... говорено... и читано... всё – штампы... как превратить в слова – дыхание... или биение сердца... или – замирание души... или – трепетание точки... как бабочка – о стекло... где-то внутри ямочки под шеей... Как это было, что я жила, тебя не зная?..
Я просто счастлива, что у меня есть ты – моё Солнышко, мой студёный родник, мой колодец, откуда я могу напиться твоих родниковых слов – если б не было твоих стихотворений, я задохнулась бы от этого графоманства... В прошлые зимы я просто приходила домой и брала с полки любую книгу стихотворений: Ахматову, Цветаеву, Пушкина, Рубцова – кого угодно, или в компе искала – Бродского, Мандельштама, Пастернака – чьё имя наберёт рука – и читала всё подряд, чтобы просто не сойти с ума... А теперь я читаю тебя, и тоже всё подряд, а потом перечитываю снова и – веришь? – нахожу новые слова для себя, новые образы, новые посылы, которых прежде не замечала. Как это получается, что раньше, при первом прочтении я их пропустила…
Я теперь ощущаю себя такой – пылинкой мироздания... как ты смог разглядеть меня, такую маленькую – среди планет? среди всей Солнечной системы? и чтО я – тебе? И как смею... прикасаться?
Я иду спать... а перед сном – целую тебя, молюсь за тебя. Пусть всё у тебя будет хорошо, ведь тебя любят и обожают... не только твои родные... пусть никогда не намокнут крылья, мой добрый ангел!"
ГЛАВА 7
1
Они въехали в Орлеан под вечер – де Брие верхом на игривой гнедой лошади, Эстель – на муле, спокойном и флегматичном, как бледная луна, висевшая над собором Сент-Круа.
– Нам туда, – сказал рыцарь, указывая на возвышавшуюся над городскими домами постройку, издалека напоминавшую Нотр-Дам. – На берегу Луары есть постоялый двор. Это рядом с собором. И там неплохая кухня.
– Вы бывали тут, сеньор?
– Да, приходилось.
– Если честно, то я очень устала.
– Это и не мудрено: преодолеть такой долгий путь девушке, да еще верхом – большое испытание.
– Я сильная, – с грустью усмехнулась Эстель. – Но и мои силы не бесконечны…
– Обещаю тебе, что очень скоро ты будешь есть жареного цыпленка, запивать его хорошим токайским вином и думать о чистой постели, которую в это время будет стелить для тебя жена хозяина постоялого двора.
– Зачем вы это сказали, сеньор? Я уже стала думать об этом!
– Потерпи, девочка.
Он посмотрел на нее с нежностью, от которой у девушки действительно тут же прибавились силы. И она ответила рыцарю благодарным взглядом, на какое-то время ставшим отражением ее мечтаний.
Венсан де Брие не обманул юную спутницу: не прошло и получаса, как они уже сидели за столом в небольшой, просто обставленной, но отдельной комнате, снятой на постоялом дворе. Она здесь была единственной и стоила довольно дорого – шесть денье за сутки, потому что предназначалась для купцов, знатных горожан или военных, которых вечер застал в пути и которым не пристало ночевать в общей спальне с простолюдинами – на соломенных матрацах, разбросанных прямо на полу.
Хозяин постоялого двора, маленький, круглый, к тому же косоглазый и подвижный, как ртуть, заискивающе суетился перед новыми постояльцами, пытаясь опытным взглядом определить статус гостей. Де Брие помог ему, назвавшись купцом из Парижа, и для убедительности похлопал ладонью по туго набитому кошельку, висевшему на поясе.
Услышав согревающий душу звон монет, на часть которых он справедливо рассчитывал, хозяин задвигался еще быстрее, при этом произнося слова, которые одновременно были окрашены в самые разные оттенки.
– Мишо! Меня зовут Мишо, сеньор! Вы можете располагать мною по своему усмотрению. А это, вероятно, ваша дочь? Впрочем, что это я! У нас отличная кухня! Широкий выбор. Моя жена прекрасно готовит баранину. Все проезжающие через Орлеан хотят ночевать на моем постоялом дворе. Мы работаем всей семьей: мои два сына и дочь с нами. Да, представьте, сеньор, многие заезжают специально. Или племянница? По большому счету, мне все равно. Это если жена спросит. Женевьева. Ее так зовут. Как святую. Она у меня очень любопытна. Но это ведь не порок. Как вы считаете? У нас чисто и тихо. Да. И никогда не бывает проходимцев. Вам с вашей юной спутницей нечего опасаться. Я не смею предположить, что это ваша супруга… Впрочем, не отвечайте. Это ваше дело, сеньор. Я вовсе не любопытен. И не являюсь ревнителем строгих нравов. Каждый живет так, как хочет. Все равно перед Богом каждый когда-то даст ответ за все. Разве не так, сеньор?