Страница 108 из 110
– Да.
– Тогда знай, что в ту ночь… ты понимаешь, о какой ночи я говорю… так вот, в ту ночь с тобой был Венсан, а не я… Меня удержала робость, тогда как он воспользовался тем, что я с ним поделился…
– Господи! – вырвалось у Ребекки. – Господи, прости этому человеку, как прощаю ему я…
– Выходит, я убила собственного отца?! – воскликнула Эстель, вскакивая с табурета.
Северин де Брие поднялся, выставил руки и не дал девушке убежать.
– Господь простит тебя, девочка, – тихо сказал он, прижимая голову Эстель к своей груди.
– Как мне жить с этим дальше? В моей душе померк свет и наступил мрак…
Северин отстранил девушку от себя и тихо сказал, глядя ей в глаза:
– Жизнь, моя девочка, – это бесконечный поединок света и тени, и никому не дано знать, где кончается свет и начинается тень, и никому не дано знать, что есть одно, а что – другое…
2
Утро без настроения – это даже не катастрофа. Это особое состояние души, когда любой шорох может стать раздражителем, – не то что случайный телефонный звонок или голос на лестничной площадке.
Инна проснулась, когда еще было темно. Она лежала на спине, а перед глазами видела не привычный сумрачный потолок в сеточке тюля, а огненно-кровавые языки пламени, жадно тянувшиеся к ней. И в этих отблесках неизвестного огня мелькали чьи-то скрюченные фигуры и бесконечные лица – незнакомые и какие-то жалкие. Казалось, каждое нуждалось в сочувствии… И звуки – какофония звуков сопровождала этот хоровод. Что-то визжало, что-то скрежетало, ныло, рыдало, канючило и хохотало вокруг.
Дрожащей рукой она потянулась к ночнику и успокоилась только тогда, когда конус желтого света выпал из-под колпака торшера. Кошмар исчез – улетучился в одно мгновение.
"Господи, что это было?!" – подумала она и вдруг с поразительной ясностью вспомнила свой последний сон. Лужайка перед парижским особняком, тугие плечи натянутого лука, кровь на груди умирающего Венсана де Брие и его грустные помутневшие глаза.
Инна вскочила, заметалась по комнате, потом тихо, обессилено села на кровать. Она совершенно не знала, что теперь делать…
Механически, как на автопилоте, умылась, привела себя в порядок, убрала постель. Завтракать не хотелось – заставила себя проглотить бутерброд с сыром и чай. Включила компьютер. Надежда на утреннее сообщение теплилась в ней. Но почтовый ящик был пуст.
"Ничего, еще целый день впереди, – подумала она, успокаивая себя. – У него ведь тоже заботы по утрам: завтрак там, уборка, рынок…" Придумала сюжет для Андрея, чтобы оправдать молчание.
Потом снова открыла почту и решительно написала: "Доброе утро, Андрюша! Я сделала всё, как мы договаривались. Сначала я думала, что умру от страха! Но ты не представляешь, как мне на самом деле было легко! Просто я знала – ради чего всё это делаю… Напиши мне…"
Письмо успешно отправилось – исчезло в пространстве, упало в бесконечность. Но не пропало бесследно: по каким-то замысловатым траекториям оно должно было непременно долететь к тому, кому было адресовано, и обозначиться в его почте в разделе "Входящие".
Она стала ждать. Нет ничего хуже в жизни, чем ждать. Тысячи, миллионы возражений против этой истины можно выслушать и принять от разных людей, тысячи и миллионы примеров иных испытаний. Но любой из этих людей, когда бы сам столкнулся с ожиданием, непременно бы сказал: да, именно это самое мучительное, что только может быть в жизни.
И пришел вечер – и ушел вечер. И наступила новая ночь – и прошла ночь. И только на следующее утро женщина поняла, что тает, что уменьшается в размерах, что ожидание – съедает ее, истончает, превращает в тень…
Она встряхнулась, умылась ледяной водой. Она знала, что таким способом можно быстро вернуть кровь к голове, можно отыскать равновесие.
"Так, сосредоточилась – и вспомнила: куда ты положила визитку? – говорила она себе, шаря по полочкам и ящичкам своего секретера. – Не могла же ты ее выбросить, нет такой привычки – сразу избавляться от хлама. Должно отлежаться, и только время покажет, что нужно выбросить, а что сохранить. Так, вот она!"
– Здравствуйте. Мне бы с телемастером поговорить…
– Извините, это невозможно, – ответил девичий голос, в котором звучал не вежливый отказ, а тревога и беспокойство.
И эти ноты в одно мгновение вошли в унисон с нотами собственной души.
– Почему? Что-то случилось?!
В трубке всхлипнуло, потом тот же девичий голос сказал:
– А почему вы решили, что что-то случилось?
"Да, тут я оплошала!" – подумала Инна.
– Мне показалось, что вы чем-то расстроены… – сказала она.
– А мне показался знакомым ваш голос, – сказала девушка.
– Правда? Но я звоню по этому телефону только второй раз в жизни, и в первый раз говорила с телемастером, а не с вами…
– Инна Васильевна, это вы?
– Господи! Кто это?
– Это Катя Коробейникова, мне папа всё рассказал про вас…
– Катенька, солнышко! Я не могу поверить! Андрей Глыбов – твой папа?
– Да, только это его литературный псевдоним.
– И он… рассказал тебе… про нас?..
– Да, Инна Васильевна. И я читала всю вашу переписку…
– Девочка моя, прости меня!
– За что?
– За то, что я вторглась в вашу жизнь…
– Нет, что вы! Напротив, это я должна благодарить вас.