Страница 102 из 110
– Да кто "они"?
– Какая разница? Ты ведь без деталей понимаешь, о чем я говорю.
– Думаю, что понимаю…
– Тогда я скажу тебе главное.
– А это еще было не главное?!
– Нет. Слушай. Когда там, наверху, поняли, что, ломая мое здоровье, со мной не справятся, они нашли иной способ – куда более действенный и жестокий. Они ударили по самому больному моему месту – по ребенку.
– Как это!?
– Очень просто: в мою любимую девочку внезапно вселился невидимый и страшный недуг – сахарный диабет. Дай бог тебе никогда не знать, что это такое! А мы живем с этим уже четвертый год. Это не просто другая жизнь, это – другая планета! По мнению ученых, лет через шесть-восемь что-то появится для полного излечения от диабета, да и то, может быть… А пока – нигде в мире, нигде!.. Но моя девочка восприняла болезнь мужественно и стойко, она довольно быстро научилась распознавать свое состояние, хотя контролировать уровень глюкозы в крови – весьма непросто. Дома она, конечно, пользуется специальным мерителем, он "глюкометром" называется, но в школу его брать не хочет. У нее в рюкзачке всегда есть конфетка или печенюшка – на случай падения показателей до низких цифр. Это гораздо страшнее, чем повышение – бывают случаи впадания в кому, мы читали… И шприц с инсулином тоже всегда у нее в рюкзачке – на случай повышения. Уколы она давно сама себе делает, а иногда приходится и в школе. Заходит в туалет, закрывается в кабинке и делает… когда в бедро, когда в живот…
– В живот?!
– Да, Инна. Там есть определенные места для уколов инсулина. Вообще их на теле немало, но не во все делать удобно без посторонней помощи.
– Я понимаю…
– Так вот, – продолжал Андрей, – по закону мы оформили на дочь инвалидность. Об этом мало кто знает, мы не стали афишировать, чтобы не привлекать к себе внимания, чтобы дети не стали на нее коситься. Они ведь еще глупые были тогда, пятиклашки всего-то. Директор школы знает с самого начала и классная, а одноклассникам – не обязательно. Так мы решили. Конечно, когда-нибудь наш секрет раскроется, но они-то, ровесники ее, уже станут старше и воспримут адекватно. Наша девочка – умница! Она старается, она не хочет отличаться от других. Она и повзрослела раньше всех… из-за этого… У нее глаза изменились… В них – другое наполнение, понимаешь? Мы с ней всегда были очень дружны. Как-то так сложилось, что главные свои новости и проблемы она несла сначала мне, а потом уже маме. И до сих пор так. Раньше мы любили играть в "кто кого пересмотрит". Бывало, по несколько минут вглядывались друг в друга, даже старались мысли свои внушать. Потом разгадывали, смеялись… А сейчас иногда смотрю ей в глаза, а там такая глубина – не донырнуть…
– Господи, почему так!?
– Вот – цена моего творчества, Инна! И вот испытание моей любви к жене, которая вкладывает всю душу теперь в нашу дочь. Она ведь у меня медик, она лучше других знает, что такое эта болезнь… Она ведет дневники каждого дня, она изучает статистику, она пытается отыскать какие-то закономерности – наперекор всем книгам и справочникам, которые о закономерностях не говорят. Она специально встает ночью, чтобы сделать контрольный замер и не будить для этого дочь. Аккуратно прокалывает ей палец и меряет. Каждую ночь, Инна, четыре года – и каждую ночь. С самого начала болезни, когда дочери еще было двенадцать. Она хронически недосыпает, она находится в постоянном стрессе, понимаешь? Моя жена теперь – это тоже другой мир, богатый и цельный, как раньше, но – другой. Наполненный иным содержанием, доступным далеко не каждому. Мне – тоже лишь частично. И еще за это – за то, что она теперь знает гораздо больше меня и позволяет иногда прикоснуться к своим жизненно необходимым знаниям, – я люблю ее еще больше… И, как могу, поддерживаю. Я люблю ее беззаветно, не только как женщину, но еще и как воплощенного в человека ангела-хранителя для моей дочери. Для нашей дочери. И пусть иногда у жены не находится времени для меня, пусть иногда она уклоняется от моих ласк – я всё понимаю... что она устала, что ей практически некогда расслабиться, что она – на своей тревожной волне… И я тихо отхожу в сторону, чтобы не дать этой волне разбиться о скалу моих собственных интересов. И никогда – веришь, никогда! – не позволяю себе даже думать о ком-то другом…
– А твоя жена понимает, что всё это… как-то связано с твоим творчеством? Верит в эту связь?
– Наверное, понимает. Она умный и тонкий человек. Но она понимает и то, что одним только словом на эту тему – убьет меня… Она хочет, чтобы рядом с ней был я – такой же, как всегда… творческий человек. И она молчит, мы оба молчим. Это я только с тобой так разговорился…
– Спасибо тебе, Андрюша…
– Я вот что подумал: когда закончится наша история с Ковчегом – должно что-то поменяться. В лучшую сторону поменяться. Я верю. Появится просвет в жизни, появится солнце над головой, вернется счастье… оно ведь у нас прежде было… Те, кто навязал тебе и мне этот Сон, позволяют нам только то, что соответствует их планам. Они не ожидают, что мы способны еще и делать над собой сверхусилия. От сверхусилий человек чаще всего ломается или рвется, как гитарная струна. И поэтому от нас не ждут непредвиденных шагов… Мы – пешки среднего уровня, того – определенного мирозданием, и нам не дано прорваться в ферзи. Но мы – сможем! Потому что кто-то помогает нам держаться… Или что-то…
– Это любовь… Твоя и моя любовь… – Голос Инны дрожал. – Она сильнее всех недугов…