Пепел

Но когда мы, наконец, добрались до окраины города, я был жутко разочарован: женскую общину – огромную территорию с красивыми домиками, окруженными подобием сада, по которому неспешно прогуливались старики, беременные женщины и носились как угорелые звонкоголосые детишки – Бардос обошел по широкой дуге. Вместо этого он повел меня в сторону странных угрюмых строений, откуда не доносилось ни звука. Мы прошли по пустынной территории, зашли в один из домов, и Бардос, по-хозяйски зашуршав кастрюлями, принялся готовить мне обед. Это было так странно, что я даже наступил на горло своей гордости и напрямую спросил его:

- А почему мы не пошли в женскую общину? Там наверняка есть готовая еда.

- Что ты, друг, - Бардос даже уронил чугунную крышку от кастрюли, и она загрохотала по полу. – Туда нельзя, тем более днем. Только старикам можно.

- Почему? – удивился я.

- Женская община – место, где взращивается новая жизнь, - пояснил он. – В этот процесс нельзя вмешиваться мужчинам, если только они не прожили достаточно долгую жизнь, чтобы посмотреть на все со стороны.

- Но как же вы тогда… - я чуть запнулся, подбирая подходящие слова.

- О-о-о, - многозначительно разулыбался Бардос. – Для этого есть особый час. Когда солнце клонится к закату, и женщины начинают укладывать детей в их кроватки, мужчины готовят угощение и разжигают большой костер. Вон там, во дворе. Видишь?

Он кивнул на грязное окно. Я действительно разглядел во дворе след от костра.

- Когда дети засыпают, и старики укладываются рядом с ними, чтобы следить за малышами, женщины покидают свои дома и идут на свет костров. И тогда мы поем, и танцуем, и любим друг друга. Но только пока темно. Если солнце увидит мужчину и женщину в объятиях друг друга, быть беде. Так завещала нам наша богиня. Ночь – время плотских утех. Ночью никто не осудит тебя, кого бы ты ни возжелал. Главное, чтобы избранная женщина сама тебя хотела. А день - время созидания и чистоты духа. Днем нельзя думать о плотских утехах, чтобы не смутить свой дух, не отвлечь его от важного дела. Даже если и овладеет тобой подобное чувство, держи его в узде: придет ночь и освободит твое тело.

Я задумался. А что? В этом есть некий смысл. По себе знаю: страсть порой мешает думать и уж точно не дает работать в полную силу. Ладно, дождемся ночи. Тем более, что ждать уже недолго.

- Бардос, а я могу к вам присоединиться? Или же вы чужаков к себе не пускаете? – на всякий случай уточнил я: мало ли, вдруг я «сын Великой Матери» только на территории ее дома?

- Разумеется, друг, - закивал он. – На этой земле нет чужаков, есть только те, кто чтут речи богини, и те, кто не чтут их. А про чужеземцев богиня особо отметила: мол, асдарцы должны привечать всякого путешественника, который желает жить, как мы. Но ты знай: ежели у нас надолго останешься, и Великая Мать попросит тебя найти себе отдельный дом, придется тебе и работу сыскать, чтобы платить за детей, что в Асдаре рождаются.

- То есть, пока я считаюсь ее сыном, я никому ничего не должен? – уточнил я.

- Сыновья Великой Матери не должны платить за детей, ведь они и сами – дети, - не совсем понятно пояснил Бардос. – Даже если им давно за тридцать, они будут считаться детьми до тех пор, пока Великая Мать лично от них не откажется. От всех, кроме дочерей: от дочери Великая Мать отказаться не может. Но дочь может от нее отказаться и стать Великой Матерью, даже если ее мать еще жива.

У меня потихоньку начала пухнуть голова от этого бреда.

- Ладно. Хватит пока о Великих Матерях, - я замахал руками. – Давай лучше о еде и выпивке.

Бардос улыбнулся и принялся жарить мясо.

Ночи я ждал с нетерпением, но всеми силами старался не выдать своего состояния. В общину потихоньку возвращались с работы мужчины. Они смеялись, ворчали, обсуждали дела. Загудела огромная печь во дворе, и я с удивлением обнаружил, что это каменное чудовище служит одной единственной цели: подогревать воду для купания. Мужчины шумно приводили себя в порядок в специально отведенном для этого месте, где пол был сложен из плотно, но не идеально подогнанных друг к другу камней, отчего выливаемая на него вода утекала прочь сквозь щели, и можно было смело опрокидывать на себя хоть десятки ведер воды. Отмывшись и переодевшись, мужчины ужинали, а потом шли отдыхать. Некоторые даже заваливались спать. Но чем ниже солнце клонилось к закату, тем оживленнее становилось во дворе: одни готовили угощение, другие несли бревнышки для костра, третьи настраивали инструменты. Когда солнце коснулось горизонта, раскрасив небо красно-оранжевыми полосами, в мужской общине уже вовсю гулял праздник – сначала совершенно дурной, холостяцкий, а потом, с появлением первых гостий, уже более мягкий и завлекательный.

Первыми нас посетили женщины в возрасте – еще вполне симпатичные, но все же не вызывающие у меня особого интереса. Их дети, по всей видимости, давно уже выросли из того возраста, когда их нужно было подолгу укладывать спать, и ничто не мешало им явиться к нам еще на закате. А вот уже после захода солнца появились молодые: ярко одетые, блестящие золотом и серебром. Их смуглая кожа здорово смотрелась в свете костров, и у меня просто глаза разбежались от обилия красивых тел.