Герой/in

Я не знаю, что писать. Что писать нарику, верящему в то, что доза кокса поможет написать стихи или очередную мелодию? Она ведь выгоняла меня со скандалом, не верила в то, что я даже доеду до Минска. Помню как она выключила в себе возмущение, прекратила ругаться на меня и молча поехала со мной на вокзал. Уже на платформе, когда я поднял достаточно тяжёлую сумку и повесил её на плечо, чтобы забраться в вагон, она остановила меня, всё также молча перекрестила и тихо сказала: «Я тебя люблю, чтобы ни было, и верю в тебя, сынок». Из её глаз тогда посыпались слёзы, разгоняемые режущим звуком поездов, они оставляли неровные следы на щеках. И я тогда бросил: «Не волнуйся, мам, всё будет хорошо, и у меня, и у тебя».

Солёные капли из прошлого, пройдя сквозь время, приземлились в моих глазах. Ох, мама, как я поменялся, как всё поменялось. Насколько же время делает жизнь непредсказуемой. Ты думала, что здесь я найду работу, жену и стабильность, а я нашёл наркоту, пьянки и одноразовых девок, то смеющихся надо мной, то ненавидящих меня и ни одной понимающей. Разве что – Аня, но она понимает лишь то, что мне нужна доза.

Я отложил в сторону влажную бумагу и подошёл к окну. Мой лист уже был сухой, запихнув его в карман, я бросил взгляд на мобильник, который показывал, что до моего автобуса оставалось десять минут. Уже через три минуты я давил зеленый пейзаж старой кроссовкой, вслушиваясь ухом в сложно сплетённый разговор птиц и насекомых, наводнивших воздух на уровне крон каштанов, росших вдоль улицы, которая вела к остановке на МКАД – скоро будет дождь, запахнет свежестью и сыростью, запахнет холодом.

Раньше первых капель на асфальте я запрыгнул в средние двери зелёного автобуса и, быстро найдя себе свободное место, прикрыл глаза, уносясь в мысли о новом альбоме и встрече с большим человеком.

–36–

Мы стояли на балконе гигантского бизнес-центра, глядя на то, как маленькие офисные работники внизу создавали облака из сигаретного дыма и активно обсуждали события последних выходных. Эти муравьи презирали лень, но мечтали о ней, они любили большие деньги, хоть и постили в сетях пошлые строчки о рваных кедах и Париже. У этих муравьёв была одна королева – они сами, упакованные и приправленные солярием, мохито и хорошим парфюмом. Мы же вышли на балкон поглазеть на бесконечный минский горизонт с высоты шестнадцатого этажа. Вот-вот нас должны были познакомить с инвесторами, именно так Миша-продюсер назвал двух мужичков, которых притащил к нам на встречу и называл большими людьми.

Боцман перегнулся через оградку, пытаясь поглубже втянуть воздух.

– Мы как будто альпинисты, – заулыбался он, приседая у полупрозрачного балкончика.

– Прохладно тут, сюда, наверное, секретарши курить бегают, –  ответил я на довольную ухмылку нашего ударника.

– А когда мы разбогатеем, ты заведешь себе секретутку?

– Нафига она мне, я не бизнесмен, а простой вокалист?

– Ну, не знаю, – медленно стал задумываться Боцман. – Чтобы звонки принимала, вела твой режим дня: когда репетиция, когда обед, когда запись, когда в баню со шлюхами, – Дима тихонько хихикал.

– Эх, Боцман, Боцман. Всё-то у тебя мысли в одном русле.

– А чего мне? Вместо бани со шлюхами и сам с ней в сауну съезжу.

– А тебе не кажется, что ты слишком уверен в нашем финансовом успехе.

– Не знаю, Олежа, но чуйка у меня, что повалится на нас бабло как…

– Как мухи летят на сам знаешь что, – прервал я друга, – так и бабло повалиться.

Крис и Богдан бродили по огромному конференц-залу, в центре которого располагался большой стол овальной формы. Вдоль стен стояли стульчики офисного типа, обитые синим войлоком. Гипсокартонная стена издала пустой звук после того, как Крис, щелчками, проверил её плотность. Мы с Боцманом посмеивались, наблюдая за недоверчивым исследованием офисных стен нашими друзьями.

– Головой ударишь посильнее – узнаешь, кто живёт в соседнем кабинете, – заметил Боцман, пропуская меня вперёд и закрывая дверь на лоджию.

– У кого какие ожидания? – волнительно ковыряя пальцем стол, спросил Богдан. – Какие предчувствия есть?

– Вон, Боцман говорит, что бабла будет по самые ноздри, – заметил я, вспоминая экстрасенсорное предчувствие барабанщика.

– Ладно, ладно тебе, – замахал руками Боцман. – Просто кажется мне, что нас здесь оденут в золотые одежды. Мы же выстрелили, чего им ещё надо? Дадут нам возможность петь и играть, я лично о большем и не мечтаю, а если будем петь и играть, то и деньги будут.

– Да, кстати, если что, нам дали весьма хороший задатк, – вставил я.

– Ну, это копейки, по сравнению с настоящими заработками, – включился в разговор Крис, задумчиво глядя в окно. Какой-то он, в последнее время, стал задумчивый. Наверное, из-за того, что бросил пить. Крис стал смурной, исчезло его постоянное веселье, постоянное желание прожить секунду так, чтобы её запомнить. Алкоголь сбивал ему рамки, выводил за флажки, заставлял плевать на последствия. Я только сейчас увидел, что без своего зелёного змия Крис стал скучным. Всё больше его рассуждений стали сводиться к тому, что группа должна приносить доход, что нужно правильно подбирать клубы для концертов, обращать внимание на маркетинговую составляющую. На парня, устраивающего притон в элитной гостинице, на человека, способного утихомирить разбушевавшегося барабанщика и охранников Крис перестал быть похожим. И мне это не нравилось.