Герой/in

Следующий день начался с кварцевания палаты, так что пришлось выйти в коридор не по нужде, а для удовольствия. Несмотря на то, что была несусветная рань, часов восемь, не больше, деды и дядьки в пижамах бродили по отделению, кто по необходимости гигиены или по предписанию врача, а кто с надеждой найти в больничных палатах знакомых. Через несколько минут кварцевые лампы отключили, и я с удовольствием вновь прильнул к своему поролоновому матрасу, чтобы доспать до своей нормы.

Ночью привезли мужика-шизика. Сначала он спал, как младенец, а вот в часа три ночи начал люто кричать во сне. Я выбежал, точнее в ускоренном темпе заковылял в коридор, чтобы позвать дежурную медсестру. Когда мы с ней входили снова в палату наш сосед ползал и утверждал, что его вот-вот захватят неизвестные. Дед Гриша сел на своей постели, подобрав ноги на кровать:

– Авось ко мне пристанет, – ответил старик на мой, брошенный на него взгляд, держа в руке маленький перочинный ножик, который ему оставила дочка для удобства.

– Ты как? Подержать сможешь? – бросила мне чернявая медсестра лет тридцати с большой грудью и боевым взглядом.

– Попробую.

Завалив его на матрас, мы с ней с силой прижали его руки к туловищу, дабы успокоить буйного.

– Ремень! Сними с него ремень, – грозно крикнула мне медсестра.

– Да застежка дебильная, – ковыряясь с дурацкой пряжкой рявкнул я, – через штаны сможешь?

– И то правда, – весело ответила работница в белом халате и, в течение пяти секунд, пробив ткань брюк, вогнала в задницу неуёмному психу седативное. – Готово. Отпускай. Сейчас успокоиться.

И тот действительно успокоился и заснул, слегка подёргивая ногами во сне. Я также попытался улечься, но не смог заснуть около часа. И только когда дрёма сменилась крепким и здоровым сном, всё пошло сначала: кварцевание, обход, анализы.

Около десяти утра я встретился наконец-то с моим врачом, которого медсестра Марина Павловна рекомендовала как пьющего.

– Ну что, как пальцы? – весело спросил у меня мужчина лет сорока с поседевшими висками, слегка затемнёнными очками и маленькой, но достаточно заметной родинкой на щеке.

– Лишь бы смог играть, – без лишней иронии ответил я.

– Лишь бы? Нет, мой друг, лишь бы – это не та частица, которую здесь надо употреблять, – он говорил, не глядя, ковыряясь в моей больничной карте. На кармане белого халата болтался бэйджик с надписью Коротов Виктор Валентинович, врач-травматолог. Мой доктор был высоким и поджарым, наверное, заражал больных желанием жить. Как-то не соотносилось у меня в голове то, что мне сказала Марина Павловна, с тем, что я видел.

– С «Лишь бы» нужно употреблять другие глаголы. Скажем: «Лишь бы смог нормально открывать дверь или пакет из магазина принести, – сквозь стекло очков я видел молнии в его глазах. – Вот какого лешего шляться ночью где попало?! – резко сменил он тон с приятного на отчитывающий. – Спасли мы твои пальцы, пару недель в гипсе и, что хочешь на гитаре сыграешь, нервы спасли.

– Нервы? – вставил со своей койки вопрос любознательного подростка дед Гриша.

– Нервные окончания, – с оглядкой на деда пояснил врач, – ещё немного и функции пальцев были бы неминуемо ограничены, а так – всё полностью восстановимо, – он снова стал добрым. – Но денька два надо полежать, для пущей уверенности, а там – можешь отчаливать.

Затем он пересел на кровать к дедку, у которого, как оказалось, были проблемы с позвоночником. Долго щупав еле заметную линию хребта на морщинистой стариковской спине, Виктор Валентинович приговаривал:

– Т-так… Запишем… Т-так… Пометим… –  и его блокнот, видно таскаемый везде с собой, заполнялся кривыми строчками его почерка. Ну, он же врач. Я слышал, у них у всех почерк не ахти.

Новости с медицинских полей принесли мне надежду и радость. Вот только состояние моё не улучшилось: по-прежнему голова раскалывалась, кости предательски ломило, казалось, что скачет температура. Марина Павловна забеспокоилась обо мне. Она пристально смотрела на мой язык, щупала кончики ушей. Я подозревал, что у меня начинается ломка. В своих нарко-экспериментах я уже перешёл черту и умом понимал, что мне хочется увидеть перед собой заветный бумажный конверт от Сэнсэя. Конверт мне часто приносила Аня. Мы с ней болтали, иногда в шутку валялись в кровати – мы с ней стали друзьями, что ли. С шутками и прибаутками я провожал её к остановке и с помощью телефона перечислял деньги её на карточку. Ничего серьёзного я не брал, так трава, гашиш, чтобы расслабляло и будоражило рассудок. Но когда мы приехали из Тимошек, я решил взять что-нибудь посильнее, и попросил кокаин. Эффект был ошеломительный, мне очень понравилось, и теперь я хотел ещё, но для этого мне нужна была Аня.

Я понял, почему Марина Павловна всё больше стала мной интересоваться, ведь я должен был идти на поправку и это правда – синяки заживлялись как на собаке, многочисленных ссадин уже было не найти, а голова болела, меня потряхивало, температура скакала как линия пульса на кардиограмме деда Гриши.

– Что с тобой? – серьёзно спросила меня Марина Павловна в конце своей смены.