Страница 9 из 23
Вика знала, что – не хобби. Ирму отчислили из выпускного класса хореографического училища, что-то там у нее случилось с ногами, стало больно – от резких движений. Ирма никому не говорила, занималась через боль, но ее направили ко врачу… Рентгеновский снимок показал воспаление сустава, и Ирму отчислили «за профнепригодность». Об этом знала только Вика – одна из всего курса.
Откровенность Ирмы объяснялась просто: они с Викой жили на одной улице, через два дома друг от друга. Это было удобным для обеих: когда Вика болела, Ирма приносила ей тетради с лекциями, и Вика переписывала (иначе было нельзя, на экзаменах их «гоняли» по лекционному материалу, спрашивали все до мельчайших подробностей!), а Ирма сидела, помешивая ложечкой кофе.
Кофе в Викиной семье всегда подавали с пирожными. Вот и сейчас на столе перед Ирмой стояла тарелочка с эклерами (Викина мама пекла их сама, у нее они получались лучше ресторанных!). Но Ирма к пирожным не притрагивалась, пила только кофе. Не любишь? – огорченно спросила Вика. – А какие любишь, корзиночки? или наполеоны? Я – все люблю!
- Не знаю… - пожала плечами Ирма. – Я от пирожных отвыкла давно, столько лет было нельзя (вот тогда – хотелось), а теперь можно, а почему-то не хочется. И ты не увлекайся, подруга, в них знаешь сколько калорий! Вика ее не поняла – она в свои восемнадцать уминала все подряд…
Вика любила эти посиделки с Ирмой: они рассказывали друг другу обо всем, делились самым сокровенным, не боясь, что об этом станет известно в институте: обе умели хранить чужие тайны. Вика побывала у Ирмы дома и познакомилась с ее мамой, Виолеттой Германовной – чопорной, холодно-вежливой дамой, словно сошедшей со страниц старых дореволюционных журналов, которые Вика любила листать, сидя в читальном зале Исторической библиотеки, где они собирали материал для курсовых по русской литературе…
- Мама у меня – полька, - объяснила Вике Ирма. – А у отца намешано всяких кровей: латыши, поляки, австрийцы… Он с 1909-го года, на десять лет старше мамы, и она во всем его слушалась, даже когда он был не прав. (9 + 10, это будет 1919-й год, а сейчас у нас 1979-й – соображала Вика. Значит, Виолетте Германовне шестьдесят!…Никогда бы не подумала!)
- Значит, ты поздний ребенок! Тебя мама в сорок лет родила?
-Почему поздний? И не в сорок, а в тридцать три. В тридцать три – это поздно? – простодушно ответила Ирма. И – попалась!
- Так значит, тебе…двадцать восемь?!
- А что, не тяну? – улыбнулась Ирма.
– Не тянешь, - выдохнула Вика. – Ты и на двадцать не тянешь! И как это у тебя получается…
- Я по жизни такая, - рассмеялась Ирма. – Поймала ты меня, подруга…
- А отец… ушел от вас?
- Папа умер два года назад.
-Прости, - сказала Вика.
– Ничего. Вообще у меня… с родителями сложные отношения.
Ирма каждую зиму болела ангиной, и Вика стала в их доме частым гостем. К ее приходу Виолетта Германовна накрывала в комнате дочери маленький столик – и исчезала. На столике в изящных вазочках – абрикосовое варенье и Викино любимое курабье. Сливки в нарядном сливочнике. Серебряные витые ложечки. Чашки из тонкого фарфора, похожие на драгоценные цветы… Все в этом доме было словно из прошлого века! Особенно нравились Вике салфетки с затейливой ручной вышивкой «ришелье». – Сколько же труда вложено! – восхищалась Вика. – Это мама твоя вышивала?
- Мама. А это я, – Ирма распахнула дверцы шкафа, и перед изумленной Викой предстало расшитое блестками старинное бальное платье.
- Это что, настоящее? Красота какая! А куда же в нем? Его же никуда не наденешь!
- А это мы в училище устраивали вечера… У вас в школе были вечера? – Да-ааа…(Вика не любила вспоминать о школьных вечерах, с подвыпившими развязными мальчишками и непременной потасовкой в конце…). – Ну, вот и у нас были… Мы с девчонками шили платья, ну, то есть, платья брали в костюмерной и расшивали блестками, бусами…И танцевали менуэты. Весело было! – вздохнула Ирма.
- Менуэты – это как? Покажи! – потребовала Вика, и Ирма, встав с кровати, неуловимым движением выпрямила спину, присела в изящном реверансе (Вике на миг показалось, что на ней не длинная ночная сорочка, а бальное платье!) – и нырнула обратно в постель. – Все, хватит с тебя. Я болею… По телевизору посмотришь, на «Культуре» - безапелляционно заявила подруге Ирма. Вика восхищенно вздохнула: «Здорово!».
- Да… Танцевали менуэты, мазурки… И к каждому вечеру – новые платья! Мальчишки тоже изощрялись как могли: парики, камзолы… и туфли с золотыми пряжками! – вспоминала Ирма.
- А померить можно? – попросила Вика.
- А ты влезешь? Я и то в него теперь не влезаю... Если только выдохнуть?
- А ты выдохни! – загорелась Вика. Ирма влезла в платье «на выдохе», и Вика торопливо застегивала многочисленные крючки на спине. Платье сверкало, блестело и переливалось в огнях хрустальной люстры – света должно быть много, предупредила Ирма, и они зажгли все: люстру, торшер настольную лампу и бра… И в сиянии света, отражаясь в огромном стенном зеркале, перед Викой предстала спящая красавица. Или это была – Жизель?