Страница 6 из 23
– Если тебе не нравится, как я работаю, делай тогда сама! – вспыхнула Алла и вышла из комнаты.
А через час Вику вызвали к начальнику. – Ну, что там у вас с Аллочкой? Ты ей создаешь невыносимые условия. Она уже плачет от тебя! Нельзя же так на нее давить! Ты последи за собой. Помягче, Виктория, помягче…
Вика не поверила услышанному.
- Я…создаю невыносимые условия?! Это она мне создает невыносимые условия! Да она вообще неграмотная! Не хочет работать, да и не может! Я все за нее делаю, работаю за двоих, а Вы…
- И правильно! Ты и должна работать! – остановил разошедшуюся Вику начальник. – А обижать внучку Корягина мы тебе не позволим! Тебе что велели? Учить ее работать! Не можешь научить, делай сама. Это твои проблемы. В общем, так, Виктория. Еще одна жалоба – и будем решать вопрос о твоей работе в издательстве.
Вика вернулась от начальника с пылающими щеками. Алла торжествующе улыбалась. На столе перед ней лежал толстый каталог фирмы «Эйвон», над которым Алла усердно «работала» с самого утра. «Это твои проблемы» - сказал Вике начальник. С проблемой по имени Алла Корягина ей, пожалуй, не справиться, - поняла Вика. И пошла в отдел кадров.
- Переведите обратно в корректорскую, - кусая губы, попросила Вика.
- Ну, милочка, тебе не угодишь: то она в редакторы хочет, то в корректоры… - выговорила ей инспектор по кадрам голосом учительницы, распекающей нерадивого ученика. И Вика вернулась в корректорскую. «Теперь уже навсегда» - тоскливо думала Вика.
Но она ошибалась. Из «Современника» ей пришлось уйти через два года, – когда у мамы отнялись ноги. Они болели с самого детства, которое пришлось на военные годы. Маме было семь лет, когда в бомбоубежище, в котором ее семья пережидала воздушную тревогу, попала бомба – и их завалило. Мама осталась жива, но с того времени плохо слышала, и у нее сильно болели ноги. Потом боль отступила, но глухота осталась. И вот теперь, почти через полвека после войны, мамины ноги вдруг отказались ей служить. Врачи говорили, что со временем паралич «отпустит» и она сможет ходить. – И отводили глаза. Врачи ведь не боги…
- Держись, дочка! – сказал тогда Вике отец. – Мы-то с тобой на ногах. Справимся! А мама…ничего, купим ей коляску и будет разъезжать на ней – в лучшем виде!
И ушел в ванную. Вика стояла под дверью. Сквозь шум льющейся воды из-за двери слышались рыдания, и Вике стало страшно.
…Через год мама передвигалась по квартире на костылях, волоча за собой непослушные ноги. Дальше дело не шло, хотя Вика ухаживала за мамой изо всех сил: натирала лечебным бальзамом, утром и вечером делала массаж (пришлось записаться на курсы и, выложив немаленькую сумму, научиться всем приемам и премудростям массажа…). Она готовила витаминные салаты, бегала по аптекам в поисках лекарств и даже научилась делать уколы… Вика билась за мамино здоровье, отец вкалывал на двух работах и надолго уезжал в Ленинград, в командировки. Вика с тревогой вглядывалась в его постаревшее за этот тяжелый год лицо… Отца было жалко. Сама Вика теперь работала сдельно – брала на дом корректуру из того же «Современника». Вика сидела над корректурой до поздней ночи, но платили ей до смешного мало. Жили на заработки отца. «Бедный папа, - думала Вика, – работаешь один за троих… Надолго ли тебя хватит?»
Отца «хватило» на один год. А через год он уехал в Ленинград. Насовсем.
- Ты должна меня понять, - сказал Вике отец. – Я мужчина. Я жить хочу, чтобы была нормальная семья. А мама, понимаешь… Это теперь на всю жизнь. А в Ленинграде у меня сын. Ему уже год, ему нужен отец. И я решил жить с ним и с его матерью… А тебе бы хотелось, чтобы я про жил всю жизнь с инвалидом? – И, не дождавшись от дочери ответа, вдруг закричал ей в лицо. – Я и жил-то с ней из-за тебя! Ты взрослая уже, у тебя теперь своя жизнь, а у меня будет своя!
- А у мамы? – разлепила сведенные губы Вика. – У мамы – какая будет жизнь? Отец задумался. – Ну… есть специальные интернаты для инвалидов. Там о них заботятся. Ты в собес сходи, скажи, что работаешь, что ухаживать за ней некому…А ты ее будешь навещать. И не смотри на меня так! Это не тюрьма, туда пускают… посетителей.
Отец все говорил, говорил, и каждое его слово хлестало Вику как плеть...
Маленькую Вику никогда не наказывали. Даже когда заслуживала. Отец садился с ней рядом и объяснял, почему не следует делать то-то и то-то. Объяснял терпеливо, обстоятельно, приводил примеры, убеждая упрямую дочь. Вику даже в угол никогда не ставили - отец не позволял! Он так любил ее, так боялся обидеть, оттолкнуть от себя… За что же – теперь?! Вике хотелось его спросить, за что. Но она не спросила. И молча обняла отца, прощаясь.
- Доченька моя, хорошая моя! Я напишу… я буду часто писать. И ты поймешь когда-нибудь… - целуя Вику в мокрые щеки, бормотал отец. Вика понимала только одно: отца у нее больше не будет! – не будет папы, не будет детства. Все это будет теперь в Ленинграде, у маленького мальчика – ее сводного брата, с которым она никогда не увидится.