Страница 11 из 23
- Да вот, от воспаления легких лечили, - рассказывала Ирма. - А у меня от лекарства отек легких начался. А никто и не думал! Если бы не Сережа, я бы умерла, наверное, в этой больнице. Кашель был страшный и температура под сорок, и не опускалась… Сережа приехал и потребовал сделать повторные снимки. Тогда и выяснилось, что у меня не воспаление, а отек! Сережа с главврачом поругался и из больницы меня забрал. На руках до машины нес, я идти уже не могла…. Увез меня к себе и сам уколы делал…. Сережа меня спас – закончила Ирма.
Она говорила без своего всегдашнего высокомерия, просто и без эмоций рассказывая о том, как чуть не умерла в Сокольнической больнице и как Сережа ее спас. (Вовремя Вика ему позвонила! А Виолетта Германовна почему не позвонила, почему она ничего не делала, чтобы спасти дочь? )
- А что же твоя мама? Переживала, наверное, с ума сходила!
- Ну, мама… не переживала. Она и не знала ничего, я ей вообще не говорила, сказала только, что меня выписали и что я поживу пока у Сережи, вот и все. Она не возражала.
Девчонки сраженно молчали…
- Когда же вы поженитесь с твоим Сережей? – спрашивали Ирму.
- Сережа тоже пристает, когда да когда… А зачем? Разве штамп в паспорте что-то меняет? Сережа меня любит, и больше мне ничего не надо.
В то время «гражданские» браки не были так «популярны», как сейчас. И назывались иначе – с определенным эмоциональным негативом, - сожительством. А гражданский муж именовался сожителем, что в сущности верно. Это считалось неприличным, особенно если тебе восемнадцать лет. Или двадцать один, как Ирме. Брак должен быть официальным, со штампом в паспорте, даже если он «ничего не меняет».
Однокурсницы очень удивились бы, если бы узнали, что Ирме не двадцать один, а двадцать восемь (хотя она выглядела на восемнадцать). Об этом знала одна Вика – из всего курса. Их с Ирмой дружбу осуждали. Вике пытались открыть на Ирму глаза. – Посмотри, с кем ты! Она же никого не любит, только себя. И своего Сережу. И чего, дураки, не женятся? Все у нее не как у людей: замуж она, видите ли, не хочет! С мамой хочет жить. Ну, ты и подругу себе нашла! С ней же не пойдешь никуда: все на нее будут пялиться, а на тебя никто и не взглянет! Ей в театральном учиться, а не на журфаке! А самомнение какое… Как ты с ней ладишь, с ней же никто не может…
О том, как она «ладила» с Ирмой, Вика никому не рассказывала (девчонки и не догадывались, как много они «потеряли»…). Из института они всегда возвращались вместе: пешком по Садовому кольцу – до метро, потом до Ярославского вокзала, потом на электричке, и еще на автобусе... По дороге болтали обо всем на свете, и им было весело. Как-то раз они обсуждали какой-то фильм – как всегда, «с пылом-жаром», взаимными обвинениями и пререканиями (по-другому у них не получалось: обе были завзятыми спорщицами и за дорогу успевали несколько раз поссориться и помириться).
Электричка отправлялась через три минуты, и они решили пройти по платформе до первого вагона. Занятия на вечернем факультете кончались поздно, поезда в это время шли полупустые, в первом и в последнем вагонах еще сидели пассажиры, в остальных – никого. Они с Ирмой решили, что успеют дойти по платформе до первого вагона (идти по пустым вагонам было страшно, да и небезопасно), но не успели. Вдруг с грохотом закрылись двери, и электричка уехала. А они остались!
Им пришлось возвращаться (а ведь почти уже дошли!), переходить на другую платформу и ждать следующего поезда. Они шли по скользкой, обледеневшей платформе, и ветер больно стегал по лицу колючими льдинками. Вика была уверена, что Ирма ее убьет: она не на шутку разозлилась и ругалась по-настоящему, как пьяный грузчик, и мужчины качали головами и восхищенно смотрели ей вслед. – «Во загибает девочка, семиэтажным, я такого не слыхал!»
Ирма «отводила душу», склоняя электричку по всем падежам, но как-то так получалось, что во всем виновата Вика. Как всегда. Вике стало смешно. «Ты же сама сказала, пойдем до первого вагона, успеем!» – напомнила она подруге.
– Я? – удивилась Ирма.
- Ну не я же! Я в последний вагон хотела, холодно же – идти, а ты…
- Ну да. А я говорю, добежим, успеем… И ведь почти дошли! Вот же, сука…
- Кто сука? – не поняла Вика.
- Да электричка, говорю же! Уехала, сука, а мы стоим, как две дурынды...
- Дурищи! Не дурынды, а дурищи! Ты только послушай, как звучит: дурр-ри-щща! – предложила «свой вариант» Вика и тоненько залилась: хи-хи-хи! Ирма звонко вторила подруге. Они стояли на полупустой вечерней платформе и умирали со смеху. Между тем красный семафор сменился зеленым, и вторая электричка… уехала без них! Они погрозили электричке кулаком – и долго хохотали, корчась от смеха и вцепившись друг в друга, чтобы не упасть…
Отсмеявшись, Ирма извлекла из кармана изящный кружевной платочек и решительно в него высморкалась. Вика вспомнила Виолетту Германовну и тоненько заблеяла: и-и-и-и-и. – Перестань! Да зз-замолчи ты! – рыдающим голосом выкрикнула Ирма. Больше она не могла говорить: Ирму душил смех…