Страница 14 из 20
– Так точно! – сибиряку, стыдившемуся собственной оплошности, приходилось туго – нога зверски болела, а бросить боевого товарища, тем более, командира, не позволяла присяга – Я скоро, я сейчас…
Выросший в детском доме, Петр Михайличенко, охотней всего штурмовал бы какой-нибудь местный шинок или магазинчик, в поисках трофеев, достойных победителей фашизма, но, увы! Вместо этого приходилось гоняться по горам за шайкой недобитых фрицев, возомнивших себя народными мстителями.
Скала закончилась и Михайличенко, тяжело отдуваясь, вполз на ступени прямо перед храмом. Высокие стены почти сливались со скалой, на крыше храма галдели птицы, прилетевшие невесть откуда, а посередине, точно дыра в Преисподнюю, чернел проход. Ворота храма оказались гостеприимно распахнуты, но входить туда, в темную глубину, ужасно не хотелось. И, ни звука! Куда могли подеваться три здоровых, крепких немецких парня, вооруженные до зубов и доведенные до отчаянья, Петр никак не мог догадаться, но все следы вели в одно место. Наверняка, фашистские недобитки, решили затаиться и отсидеться, в надежде на то, что Михайличенко не заметит нелепого строения и пройдет дальше.
Тщетная надежда! Наивные уловки врага не могли обмануть опытного командира.
Тихо, стараясь не бряцать оружием, сержант осторожно приблизился к входу в святилище. Тишина! Только ветер, злой горный ветер, трепал концы бинтов, намотанных ему на руку.
Петр осторожно поднимался вверх по ступеням. Храмов он не боялся – сам помогал разрушить некоторые из них, а потом сдавал ценности, обнаруженные в тайниках, властям, кое-что, по мелочи, оставляя себе в качестве трофея.
Что поделать – любил Михайличенко звонкие, красивые монеты. Особенно – полновесные червонцы царской чеканки. Да-да, те самые, оставшиеся со времен павшего в революцию режима. Совсем не бескорыстен был Михайличенко. Мечтал он жить хорошо и богато, кушать вкусно и почивать на мягких перинах, потому и утаивал часть конфискованного золотишка и прочих ценностей, пользуясь тем, что ему, как командиру и надежному товарищу, доверяли.
Негоже возвращаться домой с войны с пустыми руками.
Да и где он, дом-то? Вырос Михайличенко в детдоме, воспитывался не папой и мамой в семье, а государством, но мечтал о лучшей доле и старательно копил деньги, дабы воплотить свои мечты в реальность.
Множество захоронок дожидались своего часа и Петр Емельянович был уверен в том, что рано или поздно, но мечты его исполнятся, а уж он постарается не упустить своего шанса.
«Где же они? – холодно и отстраненно, точно машина далекого будущего, размышлял Петр – Почему вражины не стреляют, не пытаются сопротивляться?»
Он ступил еще на одну ступеньку и замер, чутко прислушиваясь – ничего! Как говорится – тишина стояла мертвая. Внезапно ему стало страшно – показалось, что холодная ледяная ладонь неведомого, прикоснулась к горячему лбу. Инстинктивно Петр отшатнулся назад. Внутренний голос взвыл: «Беги, спасайся! Уноси ноги, пока цел.»
«Суеверия и поповские байки! – разозлился Михайличенко – Меня, сержанта Красной армии, не испугают старые развалины!»
Когда надоело колебаться и вслушиваться в звенящую тишину, Петр шагнул дальше, осторожно, маленькими шагами продвигаясь в глубину темного прохода. Церковь, если это только была церковь, в чем Петр начал сомневаться почти сразу же после того, как переступил порог, оказалась крошечной, шагов тридцать в длину и столько же в ширину. Прямо на голой стене висело перевернутое распятие, а черные свечи, прилепленные к каменным стенам, чадили прогорклым и светились, словно крохотные светлячки темной ночью. В воздухе витал запах сырости, падали и гнилья. В углах теснились каменные фигуры монстров, пыльные, затянутые паутиной. Повсюду виднелись следы былого пожара, запустения и разрухи. Михайличенко замер, отлично осознавая тот факт, что бездарно подставился, превратившись в отличную мишень. Сейчас кто-нибудь нажмет на курок, и выстрел оборвет его жизнь, глупо и бесполезно. Никто не стрелял и Петр, переведя взгляд со стен на пол, застыл, превратившись в соляной столб. Там он их и нашел. Трое фашистов, мертвые и безжизненные как камни на дороге, валялись на холодном, гранитном полу и кровь, вытекшая из страшных, рваных ран на их телах, уже застыла. Сизые внутренности убитых напоминали каких-то экзотических змей, стремящихся расползтись в разные стороны.
–Твою ж мать! – громко выругался Михайличенко, пытаясь бороться с позывами рвоты и подавить собственный страх. Вид мертвецов напугал его до полусмерти и лишь одним усилием воли, парень смог удержаться на ногах. На войне ему пришлось увидеть много страшного, но вид троих, безжалостно выпотрошенных парней, внушал ужас и омерзение. Отложив оружие в сторону, Петр принялся осматривать трупы, дергаясь, каждый раз, как только дотрагивался до чьей-то мертвой плоти. Трупы выглядели чудовищно, да и убиты были по- варварски, жестоко. Бедным фрицам кто-то разорвал горло, от уха до уха, вспорол животы, и кровавые ошметки изломанных неведомой силой тел разбросало в радиусе пяти метров. Зрелище оказалось так ужасно, что он позабыл главное правило- никогда не выпускать из рук оружие. Где-то там, позади, остался верный Семен, из последних сил ковыляющий к таинственному храму, но Михайличенко в этот момент даже и не вспомнил о преданном соратнике.
«Кто построил его, для каких целей? – эта мысль преследовала молодого командира, не давая покоя, в то самое время, когда он, не доверяя собственным глазам, переворачивал трупы и срывал солдатские медальоны с изуродованных ранами шей. – Почему они лежат здесь, словно сломанные куклы, бездыханные и холодные, точно захлебнувшись в собственной крови? Кто сотворил, кто сделал с ними такое? Человек? Дух? Тварь? Что за животное могло мгновенно уничтожить троих крепких, здоровенных мужиков, приученных убивать? Кто? Что??»
Он внезапно очнулся и обнаружил, что стоит на коленях и холодная, застывшая кровь мертвецов окружает его со всех сторон. Трупы лежали все так же тихо, неподвижно, но каким-то древним, звериным чутьем, Петр почувствовал, что он не один в мрачном, переполненном насилием, храме.
– Что за чертовщина? – губы сержанта дрогнули, приобретая землистый оттенок. Животный ужас заполнил сердце, руки задрожали, а глаза шарили по обшарпанным стенам, полные безумия. Нет, он, солдат и командир лучшей в мире армии, не был трусом – без страха шел он в атаку, поднимаясь и увлекая за собой остальных, безжалостно круша и убивая врага, всегда первый, всегда – пример, достойный подражания. Но только не сегодня. Ничьих шагов не слышал он, ничья тень не упала на залитый кровью гранит, но, все же, кто-то крался в ночи, кто-то дышал еле слышно, почти неосязаемо, чей-то зловещий дух витал над этим местом, полным смерти и скорби. Нервы несчастного не выдержали
– Кто здесь? – закричал он, опираясь ладонями о пол, ставя их прямо в кровавую грязь – Кто? – Ответа не последовало, лишь легкое дуновение, вроде летнего, тихого ветерка, коснулось его щеки – Кто здесь? – вновь воскликнул он, переполняясь ужасом и чувствуя, как не выдерживает мочевой пузырь, и жаркая, вонючая жидкость стекает вниз, по штанам, смешиваясь с уже остывшей кровью врага. Ответом ему была лишь издевательская тишина. Мрачные стены, древние, как и сами горы, давили и изнуряли.
Пригнувшись и продолжая упираться в кровавую грязь, Михайличенко повел головой, медленно и мучительно, словно страдая от болезни суставов. Неведомая сила, страх и ужас придавливали его к земле, ломали и плющили, но он сопротивлялся, корячился на холодном полу, пытаясь рассмотреть, углядеть своего мучителя. Темная тень колыхнулась над темным же входом, заслонив еще видимые звезды, жадно вспыхнули багровые угли глаз… Петр вскрикнул, пытаясь криком отогнать это Нечто, надвигающееся на него из темноты. Он вжался в пол, холодный от крови и теплый от мочи и пополз назад, сдавая задом, вжимаясь в эту кровавую кашу, а Оно, темный, невесомый сгусток злобной энергии, продолжало надвигаться на него, медленно и неотвратимо, как рок.