Страница 13 из 20
– Тогда – лады. – успокоился Андрей, косо посматривая на приятеля. Тот равнодушно затягивался сигаретой и уже мысленно развлекался в «Жар-птице».
Андрей сел за руль и завел мотор.
На мгновение он приоткрыл окно и что-то выбросил на траву.
С легким шелестом, на примятую колесами, жесткую зелень, упал веселенький розовый рюкзачок в виде мохнатого ушастого зайца.
Фары выхватили из темноты дикие заросли, брошенный мусор и ржавые ворота.
Андрей снял с рук черные автомобильные перчатки, сунул их в карман и небрежно сплюнул через окно в пыльную траву.
Мотор взревел, «Киа» сорвалась с места, дыхнув, точно перегаром, вонючим дымком, развернулась на крохотном пятачке и скрылась за поворотом.
В «Садах» снова воцарилась тишина, и лишь неугомонный филин продолжал ухать где-то в темных вершинах, да глазастая луна роняла мертвенно-бледный свет на землю, точно серебристые слезы.
Глава 3. Древний ужас.
… Они преследовали врага третьи сутки. Пятеро молодых парней, здоровых и крепких, шли по незнакомым, враждебным горам, оставив далеко позади друзей.
Горная Румыния встретила Красную армию-освободительницу, неприветливо.
Население, угрюмые, бородатые горцы и их пугливые черноглазые женщины, прятались от солдат по домам и тайным убежищам.
В горах, то и дело вспыхивали перестрелки – враг отступал, огрызаясь и оставляя после себя трупы, но командир Красной армии, Михайличенко Петр Емельянович, никого щадить не собирался. Он твердо решил, что дойдет до Берлина и домой вернется героем. Трех фрицев, все, что осталось от диверсантов, взорвавших комендатуру вместе со старшими офицерами, Михайличенко догонит, во чтобы то ни стало. Догонит и прикончит, быть может даже собственными руками. Его и бойцов не пугали ни отвесные горы, нависающие над селениями, точно дамоклов меч, ни густой серый туман, ползущий с вершин, подобно ожиревшей змее, ни жестокость врага, погубившая так много их товарищей по оружию.
Красноармейцы, шли по горной тропинке, молча, сосредоточенно, тщательно наблюдая за местностью – хитрый враг мог затаиться за любым камнем, скалой, спрятаться в расщелине, в густых зарослях невысокого кустарника, в звериной норе. Найти его следовало как можно быстрее. Найти и уничтожить, а затем вернуться в часть, дабы их не сочли дезертирами или без вести пропавшими.
Бойцы утомились и Михайличенко, сам еще молодой и зеленый, устал не меньше своих людей. Наскоро прожевав хлеб и запив водой скудный обед, они пошли дальше. Растертые в кровь ноги зверски болели, но азарт охотника гнал группу вперед и вперед по горным кручам. В отряде сержанта Михайличенко оказался один следопыт, охотник-сибиряк, знавший толк в выслеживании дикого зверя и распутывании следов. Он уверенно вел небольшую группу смертельно уставших людей все дальше и дальше, вверх, по горным кручам, к самым небесам. Когда-нибудь, погоня должна была прекратиться.
Михайличенко спешил – в отряде царила нездоровая обстановка. Люди держались настороженно, они выглядели напуганными.
Петр досадливо поморщился – тупые, тупые крестьяне! Наслушались поповских басен. А виноваты во всем местные жители, эти дикари, облаченные в козьи шкуры и шапки, скрывающие лица.
Он хорошо помнил, как в последней деревушке, что попалась на их пути, старый дед в высокой мохнатой шапке, скрывавшей седину, крепко ухватив его за локоть, жарко зашептал, дыша в лицо крепким перегаром с отвратительным чесночным привкусом.
– Ох, друже, не ходили б вы в те горы. Не надо вам туда. Зло, зло спит в тумане. Не буди его, не зови свою смерть!
Михайличенко тогда отмахнулся от старика – его куда больше интересовала молодка, подавшая ему крынку с молоком. Зря, зря он не обратил внимание на того болтливого старикашку! Тот о чем-то долго шептался с самым юным бойцом его группы, Кузьмой Подкалитвенным.
Кузьма – тот еще фрукт! Родом из Тамбовщины и, скорей всего, из поповских детей, темный, суеверный! Вот и после того разговора лицом Кузьма посмурнел, все за винтовку хватался, да за крест нательный, что под рубахой прятал. Нашептывал остальным что-то, толковал о силах Тьмы, что издревне ооблюбовали эти, трижды проклятые, горы.
Не верил Михайличенко ни в чёрта, ни в Бога. Нет, верил когда-то. Ушло все потом, с годами закончилось. Уважал Петр лишь силу своего кулака, да в пулю, летящую в лоб врагу.
Вот это – сила, а все остальное поповские байки и опиум для народа.
Они увидели это, задолго до того, как настигли врага, увидели и замерли, пораженные в самое сердце. На скале, далеко вверху, там, где летают орлы, возвышалось серое здание, больше всего похожее на храм, хотя, какой храм может быть в этих, богами проклятых горах?
Прилепленный к горе, точно гнездо гигантской ласточки, храм нависал над узкой тропой, угрюмый и неприветливый, как и вся эта дикая страна.
Михайличенко остановился, задрав голову, любуясь высоким темным небом и непонятным строением под ним.
– Они там! – уверенно прогудел сибиряк, ступавший мягко, словно большой, хищный кот – Деваться им некуда!
Михайличенко рукавом гимнастерки утер пот со лба – добыча попалась! Они, как заправские загонщики, загнали ее в западню, бежать из которой было возможно только вниз, на черные камни, торчащие у подножия скалы, словно зубы голодного горного тролля. Некоторое время командир внимательно изучал строение, запрокинув голову вверх и тараща глаза. Архитектуру он знал плохо, историю – еще хуже, но стройные, высокие колонны, высеченные из благородного мрамора, распахнутые створки тяжелых, по всей видимости, литых врат, потемневшие от времени статуи неведомых существ у самого входа, наводили даже такого профана, как Михайличенко, на определенные мысли.
Во-первых, храм казался старым, не просто старым, а древним, потому что, хорошо приглядевшись, Петр, равно, как и его соратники, заметили следы безжалостного времени, оставившего отметины на, кажущихся гладкими стенах. Во – вторых, настораживали огромные фигуры неведомых существ, скорее чудовищ – горбатых, зубастых, с крыльями за спиной. Один из бойцов, испуганно, шепотом, произнес слово «горгульи», но командир злобно цыкнул – не хватало еще паники, в добавок к плохой погоде. И, в – третьих, какая раса гигантов смогла бы построить этот древний храм, без машин, кранов и прочих, очень полезных механизмов? Как, каким образом, вознеслись к небесам строгие колонны и литые врата? Непонятное – пугало и порождало сомнения и суеверия, а командир не хотел, чтобы его люди утратили веру. Фашисты не испугались остатков славы неведомых богов и рискнули укрыться в странном месте. Об этом говорили следы, оставленные на камнях, которые, следопыт-сибиряк читал легко, как открытую книгу.
– Кто со мной на разведку? – весело поинтересовался Петр, предоставляя бойцам возможность отличиться. Но бойцы, молча переминались с ноги на ногу, в смущении отводя глаза в сторону – серая масса камня, преображенная древними силами в храм или святилище, как кому больше нравится, пугала и подавляла их, заставляя испытывать неуверенность в собственных силах.
Командир оглядел своих людей, измотанных до предела.
«Тупые крестьяне – пренебрежительно подумал он, одергивая гимнастерку – Суеверные лапти! Задурили им голову попы, да деды с бабками! А еще комсомольцы! Топчутся на месте, словно стадо баранов!»
– Эх, пехота! – буркнул он, мечтая о чашке горячего супа и мягкой постели – Пошли Семен!
Семен, тот самый сибиряк, обладатель зоркого глаза и басовитого голоса, покорно встал с теплого камня и зашагал следом. Семену сам чёрт был не страшен – он в одиночку хаживал на медведя, а тут на его пути стояли всего лишь люди, пусть и озлобленные, пусть и опасные, как и всякий, попавший в ловушку, зверь.
Стемнело, а они все еще ползли по неприступной скале, пытаясь слиться с ней, соединиться, сделаться как можно незаметнее.
– Совсем чуть-чуть осталось! – командир попытался взбодрить Семена, но получалось у него плохо. Оскользнувшись на осыпи, Семен повредил ногу и теперь, еле ковылял, а уж о том, чтобы догнать более молодого и проворного Михайличенко и речи не было – Ты не спеши, Семен! – командир пристально вглядывался в серые стены, вырастающие буквально у него на глазах – Ногу береги, нам с тобой еще Берлин штурмовать.