Хроники Аальхарна

Спустя седмицу Кембери отправился на вечернюю прогулку в парк Семи камней.

Он не очень любил культуру Восточных островов, не совсем, в общем и целом, ее понимая, однако парк, разбитый в знак вечной дружбы Аальхарна и Восходной державы, ему нравился. Здесь всегда было очень тихо — никаких особенных развлечений парк не предлагал, а изысканная статика белых камней для медитации привлекала весьма и весьма немногих: поэтому посол точно знал, что никто ему не помешает, а наблюдатели — если они есть — будут сразу бросаться в глаза: затеряться в толпе у них не получится.

Кембери миновал изящную лужайку бледных, уже начинающих отцветать, микелей, прошел по кокетливо изогнутому мостику — словно коричневый дракон выставил горбатую спину из воды — и сел на лавочке: отсюда открывался прекрасный вид на Семь белых камней, что в восточной философии символизировали семь столпов мудрости: чистые мысли, воздержание, свободу сознания, созерцание, растворение, непротивление злу и вечный поиск истины. Для достижения мудрости следовало сидеть здесь в особой позе и, очистив сознание от посторонних мыслей, спокойно размышлять о каждом из столпов. На это, впрочем, у Кембери никогда не хватало терпения — виноват ли в том был темперамент или нежелание тратить время на иллюзорные цели, недостижимые изначально, однако он предпочитал прочесть книгу по основам химических знаний, чем заниматься умозрительными заключениями ни о чем.

Впрочем — и этого никто бы не стал отрицать — парк был просто красив. Скорее всего, большего от него и не требовалось.

Кембери не пришлось ждать слишком долго: спустя несколько минут одиночества, он расслышал легкие шаги по тропинке, и возле мостика появилась Хела. В руке она держала бумажный сверток: со стороны казалось, что девушка несет конфеты.

— Добрый вечер, моя госпожа, — Кембери встал и церемонно поцеловал маленькую ручку Хелы, затянутую в тонкую перчатку. — Присаживайтесь, прошу вас: полюбуемся красотой природы.

Хела опустилась на скамью и протянула Кембери свой сверток.

— Надеюсь, вы любите конфеты, господин посол, — сказала она. — Это аальхарнские белые сласти, очень популярное лакомство.

— О, какой прекрасный десерт, — посол принял сверток и скользнул по нему пальцами. Внутри, судя по всему, была свернутая в трубку папка с бумагами; Кембери вздохнул с облегчением. — С удовольствием его отведаю. Вы бледны, моя госпожа. Получение десерта оказалось сопряжено с трудностями?

Хела пожала плечами.

— Нет. Я довольно легко все скопировала, а вот с выносом оказалось непросто.

Переписать документы и перечертить схемы в общей массе документов оказалось несложно, а вот вынести из библиотеки… В итоге, поломав голову, листки она запихала в мусорную корзину и сделала вид, что выносит хлам, причем из обычного отдела. Уборщица, дура, пыталась еще отнять корзинку — дескать, нечего даме старшего уровня марать руки работой, но Хела настояла на своем. Наверняка, это показалось странным — впрочем, какое это теперь имеет значение?

— Когда я получу доказательства причастности определенного лица к смерти Мариты? — спросила она. Посол благодарно сжал ее руку.

— Завтра вечером, моя госпожа. Сегодня мой друг работает за пределами столицы и вернется только к утру. Давайте встретимся у Третьего рукава Шашунки, знаете, где это?

Хела кивнула.

— После первой молитвы к Заступнику, — сказала она. — Я хотела еще сходить в храм.

Кембери довольно кивнул.

— Разумеется, моя госпожа. Истинная вера — первый признак достоинства.

Птица была поймана.

Предъявив проводнику свой билет и получив его обратно с оторванной контрольной полосой, Киттен наконец занял место в своем купе первого класса и тяжело вздохнул, устраиваясь поудобнее на мягком диване.

— Может, позвать лекарника? — предложил проводник, укладывая чемоданы на верхнюю полку. — Вид у вас, сударь, неважный.

Киттен кашлянул и расстегнул воротник рубахи. Отвар взрыв-травы, которую он выпил с утра, основательно поработал с его связками, и на прощальном докладе у императора Киттен хрипел и кашлял так, что ни у кого не осталось сомнений в том, что первый секретарь амьенского посольства тяжело болен и должен покинуть страну.

— Государь, служить вам было истинным удовольствием, — сипел Киттен. — Однако я вынужден покинуть добрый гостеприимный Аальхарн и вернуться домой. Дни мои сочтены, и умереть я хочу на родине.

— Не ограничивайте милость Царя Небесного, — сказал Торн, и, к удивлению Киттена, его голос звучал спокойно и сердечно. К этому контрасту тона беседы с тяжелым неприятным взглядом Киттен так и не сумел привыкнуть. — В своей доброте Он отпустит вам еще не один год жизни. Благодарю вас за службу и прошу принять небольшой дар, который станет напоминать вам об Аальхарне и столице.

Подарком оказался антикварный компас в шкатулке из черного дерева с инкрустацией — вещь тонкой работы и значительной ценности. Киттен принял ее с поклоном и обменялся с государем традиционным рукопожатием.

— Благодарю вас, — ответил Киттен проводнику. — У меня уже есть лекарства.

Проводник кивнул и покинул купе. Киттен покосился на свое отражение в боковом зеркале на стене и увидел там измученного человека с опухшим серым лицом и запавшими темными глазами. Прежде аккуратно подстриженная бородка теперь торчала какими-то неопрятными клоками.

«Образ больного всегда мне удавался», — подумал Киттен и довольно провел ладонью по груди. Там, под тонкой кольчугой был спрятан пакет с документацией по дирижаблю, который Киттен должен был отдать лично в руки владыке Хилери. Бумаг было много, и Киттен выглядел тучнее, чем на самом деле. Впрочем, часто ли можно встретить стройных амьенцев?