Обреченные

         Снизу появился тусклый свет. В следующее мгновение Анна выпала в этот свет, а еще через секунду ударилась левым боком обо что-то твердое. На лицо шмякнулась мокрая вонючая тряпка, посыпался еще какой-то мелкий хлам.

         Анна отшвырнула тряпку с лица. Она скорее почувствовала, чем увидела, что прямо над ней нависает нечто огромное. На почти черном фоне сложно было разглядеть такой же темный корпус воздушного мусоровоза. Металлические створки с лязгом сдвинулись, закрыв опустевшее нутро, затем машина улетела прочь. Понемногу рокот ее двигателей затих вдали.

         Некоторое время Анна лежала неподвижно, прислушиваясь к собственным ощущениям и пытаясь осознать, что же, собственно, с ней произошло.

         Все тело болело так, словно ее основательно поколотили гвардейцы в десяток дубинок, но сильнее всего чувствовалась боль в боку. Невозможно было даже вдохнуть полной грудью, настолько сразу усиливалась боль и кололо где-то внутри, под легким. В общем-то, дышать как следует мешала не столько боль, сколько все та же вонь. Сейчас она ощущалась уже слабее, чем внутри мусоровоза, но все же достаточно сильно. От этой вони першило в горле, мутило и выворачивало наизнанку, но пустой желудок мог лишь изрыгать воздух.

         Анна приподняла голову. Кругом, сколько видел глаз, высились бесформенные кучи. Над головой нависла тяжелая темно-серая пелена, не имеющая ничего общего с тем синим небом, которое Анна привыкла видеть в городе. Явно она и сама уже совсем не в мегаполисе.

         Похоже, падение Анны в шахту мусоропровода и дальнейшая транспортировка ее по конвейерным линиям совпали по времени с вывозом мусора. Анна не знала, как город избавляется от отходов, даже не представляла, что они могут скапливаться в таком объеме. Видимо, все, что уже не могло послужить мегаполису, загружалось в летающие мусоровозы и сбрасывалось за его пределами.

         Анна села, держась за ушибленный бок. Такой боли она еще никогда не испытывала. Казалось, стоит отнять ладонь, и изнутри что-нибудь обязательно вывалится. Но крови, вроде, нет, хотя бы это чуть-чуть успокаивало. Вообще же во всей ситуации виделся лишь один плюс - здесь ее гвардейцы точно уже не достанут. А вот что касается минусов...

         Неожиданно для самой себя вырвался крик. Бешенный, истеричный, яростный. Он исходил даже не из глотки, а из самого нутра, оттуда, где жгла боль. Боль не от ушибленного бока и избитого тела, а боль от сломанной жизни. Крик перешел на вой.

         Несмотря на все усилия, ей так и не удалось защитить свою семью, она не смогла спасти сына. У нее больше ничего нет. Абсолютно. И все попытки хоть как-то продлить собственную жизнь совершенно лишены смысла. Ей просто незачем жить дальше.

         Слез не было. Анна вообще не умела плакать, с самого детства ей внушили, что это одна из вредных, разрушающих эмоций. Слезы могут быть вызваны печалью, а печаль есть следствие несовершенных условий существования. Но когда твоя жизнь идеальна, у тебя есть все, что необходимо, нет оснований для печали.

         У Анны было все. Так ей всегда казалось. Поэтому она не умела плакать, как не умела выражать прочие эмоции, испытывать которые никогда не было причин. Она просто выла, всаживая пальцы в рыхлую массу мелкого мусора под собой, ломая ногти и загребая грязь. Выла от осознания того, что больше у нее ничего нет. Нет даже ее самой.

         Анна упала лицом в грязь. Постепенно вой перешел в скулеж, со временем затих и он. Она просто лежала неподвижно. Настолько неподвижно, что самой казалось, будто даже дыхание остановилось. Хорошо бы и дальше лежать так, не дыша, и тихо умереть.

         В ожидание тихой смерти вмешался раскат грома. Он ударил по ушам, прокатился по спине, вдавливая в грязь. Анна вскинула голову. За все годы жизни в мегаполисе ей еще не доводилось ни слышать, ни чувствовать что-либо подобное. Еще один раскат вновь затронул ее ударной волной. Где-то над самым горизонтом темная пелена на мгновение окрасилась в багровый цвет. Анна догадалась, что электрические разряды возникают прямо в атмосфере. В другое время ей показалось бы это удивительным, сейчас же просто подумалось, что, может быть, один из таких разрядов ударит прямо в голову и прервет всю бессмысленность ее дальнейшего существования.

         Вместо молнии, на макушку упала капля, затем еще одна, затем еще и еще. Это тоже могло бы показаться удивительным, если бы Анну хоть немного заботило, что происходит вокруг. В мегаполисе вода сверху могла политься только в душе, но никак не под открытым небом. Однако в настоящий момент Анне было абсолютно безразлично, что станет с миром через секунду, и с ней самой.

         Дождевая вода, попадая на лицо, шею и открытые руки, вызывала неприятное ощущение, не настолько сильное, как боль в боку, но все-таки довольно болезненное. При всей апатии и нежелании жить, добавлять себе мучений в виде кожного зуда и жжения Анна не была готова.

         Анна поднялась на ноги, одной рукой все так же держась за ушибленный бок, другой натягивая ворот медицинского халата на голову. Стараясь по возможности, полностью укрыться от дождя под полами халата, она побрела к одной из мусорных пирамид, в надежде, что там найдет хоть какое-то укрытие.

         Укрытие и в самом деле нашлось. То ли что-то плоское попало в кучу отходов, то ли мусор сам по себе так спрессовался, но у самого основания пирамиды образовалась неглубокая ниша с нависающим над ней козырьком. Забравшись в эту норку на корточках, Анна сжалась в комок. Убежище, конечно, так себе, но все же не под открытым небом, с которого льется странная вредоносная жидкость.

         Под ногами промелькнула серая тень. Крупный зверек с длинным хвостом примостился у башмака Анны, видимо, тоже нашел убежище от дождя. Анна не пошевелилась. Хоть что-то знакомое в неведомом для нее мире. Мегаполис боролся с крысами постоянно и различными способами, но живучие и сообразительные зверьки регулярно напоминали о себе, перегрызая проводку, нанося повреждения роботизированной технике и время от времени появляясь на жилых этажах в поисках пропитания. В прежней жизни Анна испытывала скорее отвращение, чем восторг при виде серых грызунов, но сейчас не возражала против такого соседства. Всем хочется жить. Вот, даже она сама, решив, что дальнейшая жизнь пуста и бессмысленна, все равно не готова умереть. Что так сильно держит ее на этом свете? Ведь нет же у нее ничего. Абсолютно ничего, ради чего стоило бы цепляться за жизнь.

         Анна перевела взгляд на крысу. А что есть в жизни у нее? Городские крысы ведут свое существование в относительно комфортных условиях, хоть и под угрозой физического уничтожения. Им наверняка есть, что терять. А ради чего продолжает свое существование этот зверек, живущий в холоде и голоде? Скорее всего, эта крыса вообще не осознает, не чувствует окружающий мир так, как воспринимают его люди. В ее жизни тем более нет никакого смысла. Тем не менее, даже она продолжает бороться. Что за чувство роднит их двоих, укрывшихся в вонючей влажной норе, что удерживает их здесь, не позволяет расстаться с жизнью? Тот самый инстинкт, наличие которого отрицает наука? Или что-то еще?

         В животе заурчало. Будь у Анны побольше знаний и опыта, она наверняка расценивала бы крысу, как потенциальную еду. На счастье зверька Анна воспитывалась в обществе, где люди ее круга потребляли в пищу лишь полуфабрикаты, что производили автоматы, а потому не имела ни малейшего представления, как можно поймать добычу и приготовить обед из свежего мяса.