Обреченные

         Находившийся в бессознательном состоянии после удара током и весь в синяках и кровоподтеках от побоев Анны Генрих и в самом деле выглядел ужасающе.

         Пока окончательно растерявшиеся гвардейцы соображали, что им предпринять, Анна метнулась к спасительной двери.

         - Стой! - прозвучал окрик за спиной.

         С разбегу Анна ударила в дверь всем корпусом, при этом не очень-то надеясь на успех. Но первоначальная догадка оправдалась, дверь распахнулась, выпустив женщину в длинный пустой коридор с множеством поворотов. Анна успела завернуть за угол до того, как в эту же дверь выбежали гвардейцы. Впрочем, такое преимущество казалось слишком сомнительным: долго в этих коридорах не побегаешь, все равно рано или поздно упрешься в какой-нибудь тупик, а справиться с двумя крупными мужчинами сил точно не хватит.

         Совсем рядом бесшумно открылась дверь, из помещения в коридор вышла девушка в белом халате, оказавшись спиной к Анне и даже не заметив ее, и пошла прочь. Дверь за ней начала медленно закрываться. Стараясь двигаться бесшумно, Анна устремилась вперед, проскользнула в уменьшающуюся щель дверного проема, и дернула ручку на себя, ускоряя закрытие двери. Автоматический замок беззвучно мигнул красным огоньком, сигнализируя, что дверь заперта.

         Анна отступила в сторону, прижалась спиной к стене и закрыла глаза. Снаружи не доносилось ни звука, хотя даже если бы сейчас мимо промчался электропоезд, Анна все равно бы ничего не услышала, все заглушал стук собственного сердца, в ушах звучали только его бешенные удары.

         Все случившееся только что, и вообще за последние часы, казалось каким-то нереальным сном, разум отказывался поверить, что все происходит наяву и именно с ней, цеплялся за призрачную надежду, что вот-вот она проснется и все будет так, как прежде: обычная размеренная жизнь, ежедневная скучная работа, семейные завтраки и ужины в молчании под звук телевизора, сопение мужа рядом по ночам... Не может, не может мир так внезапно перевернуться, не может все быть устроено именно так, как описал Генрих, не может быть такого, что ее сына больше нет.

         Анна закусила губу и коротко простонала. Лучше открыть глаза. Зажмурившись, она слишком отчетливо видит перед собой своего ребенка. Сына, которого больше нет. И он смотрит, смотрит на мать, а в его глазах равнодушная пустота. Уже никогда не представится возможность вернуть его взгляду осмысленность, дать почувствовать сыну ее любовь, увидеть в его глазах ответное родное тепло. Наверное, для Игоря даже лучше, что ушел из жизни вот так, равнодушно, ничего не чувствуя, без страха и переживаний. Но каково Анне знать, что никогда уже не исправить того, что было упущено. Всегда казалось, впереди еще есть время, чтобы сделать то, что еще не успела. И вот этого времени уже не осталось. Не осталось в прямом смысле: сына уже нет, и участь самой Анны решена.

         Анна наконец открыла глаза и осмотрелась. В центре комнаты стояла кровать из металлических пластин, вокруг которой и даже над ней, свисая с потолка, мигали световыми индикаторами два десятка различных аппаратов. На кровати лежал человек, облепленный всевозможными датчиками и утыканный катетерами так, что казалось, будто многочисленные провода и трубки растут прямо из него, как волосы.

         Анна подошла ближе. Это оказался мальчишка, ровесник ее сына. Веки его были плотно сомкнуты, на присутствие женщины он никак не реагировал. Во время родов Анне пришлось пару дней провести в медицинском пункте, конечно, не таком, как эта клиника, так что она догадалась, что мальчишка находится под действием общего наркоза.

         На груди малолетнего пациента алел свежий разрез, стянутый аккуратным швом. Возможно, сейчас в груди этого мальчишки бьется сердце именно ее сына. Кто этот мальчик? Сын или внук какого-нибудь крупного чиновника? Из тех, что, по словам Генриха, не только руководят мегаполисом, но и распоряжаются жизнями населяющих ее людей, решают, кто достоин жизни, а кому пришло время умереть?

         Анна стояла рядом и смотрела на мальчишку. Почему этот ребенок должен жить, а ей уже никогда не увидеть сына? В чем тут справедливость? Чем он лучше? Убили совершенно здорового ребенка, чтобы мог жить другой, обреченный на смерть.

         Анна занесла руку и замерла. Если выдернуть все трубки, этот мальчишка, вероятно, также умрет. Наверное, так будет справедливо. Но вернет ли это к жизни ее сына или другого ребенка, убитого ради того, чтобы жил этот, избранный руководством корпорации? Нет, не изменится ничего. Да, его родители почувствуют то же самое, что сейчас чувствует Анна, но для нее самой ничего не изменится. Кроме того, что и она станет убийцей.

         Механизм замка коротко пискнул, отпирая дверь. Анна бросила взгляд по сторонам, в поисках выхода. Логика здравого смысла говорила, что лично для нее все уже кончено, но первобытный инстинкт самосохранения не желал смиряться с такой участью и отчаянно цеплялся за любую возможность сохранить или, хотя бы, продлить собственную жизнь.

         Из помещения не было никакого другого выхода, даже окна. Лишь маленькая дверца люка в дальней стене. За мгновение до того, как в палату вошел гвардеец, Анна распахнула люк и проскользнула в скрытую за ними шахту.

 </p>

глава седьмая

<p>

         От нестерпимой вони почти нечем было дышать. Этот запах частично привел в чувство, но он же и притуплял сознание, забивая легкие, глотку, проникая в организм до самого желудка. Анне еще никогда не приходилось сталкиваться ни с чем подобным, она даже и не представляла, что такое запах гниения и разложения.

         Последние события запомнились плохо. Шахта, в которой она оказалась, служила мусоропроводом и привела прямиком в бак для отходов. Автоматизированная линия сбора мусора, установленная в подвале, посчитав вес свалившейся в бак Анны достаточным для замены емкости, отправила его по установленному программой маршруту. Возможно, это и спасло женщину от новой встречи с разыскивавшими ее гвардейцами. Сама же Анна почти ничего не чувствовала после падения с внушительной высоты. Мусор, скопившийся в баке, хоть и смягчил удар, но все же не настолько, чтобы оказаться безболезненным. К счастью для нее, обошлось без серьезных травм, тем не менее, самочувствие было хуже некуда.

         Выбраться из контейнера самостоятельно сил уже не хватило, Анна безропотно следовала по конвейеру туда, куда отправила ее автоматическая линия. В кромешной тьме, лишь изредка чуть разбавляемой дежурными красными фонарями, невозможно было хоть что-то разглядеть. Освещение в подвальном помещении если и было предусмотрено, то не использовалось в работе роботов, так что оставалось лишь догадываться о том, что происходит вокруг.

         Вместе с кучей мусора Анну перевалило в другую емкость, снова путь по конвейеру в темноте, затем еще одно падение в пустоту. К моменту, когда она оказалась здесь, сознание уже почти полностью отключилось.

         Послышался металлический лязг, все вокруг пришло в движение. Анна раскинула руки, судорожно пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, но все, что попадалось под руку, проваливалось вместе с ней куда-то в бездну.