Страница 11 из 24
Черт! Деревянный чехол. Все знают, как он называется.
И никто, ни один человек на земле не видел его таким, каким видела его Лиса. Ей он мог позволить. И никому больше. После шталага мог.
Наконец конфорка зажглась, и он поставил на плиту чайник. Потом вынул из пачки, лежавшей на подоконнике, сигарету. И прикурил от плиты же – он бы не выдержал очередной пытки спичками. Руки по-прежнему дрожали.
Лиса опять уходила от него. Среди дождя ей было лучше. Можно обманывать себя дальше. А можно жить с этим.
Потом он потянулся к подвесному шкафчику и достал банку с чаем. Она была трогательно подписана ее рукой по-английски. Его это забавляло. В их репертуаре почему-то никогда не было песен на английском, хотя она их раньше пела на репетициях. Они тогда здорово веселились. На концертах Лиса была другая.
Пианист насыпал чаю в заварник и залил кипятком. Потом сел за стол и стал ждать.
Он ждал недолго. Лиса появилась на кухне, под самый подбородок закутанная в его халат. Своих не было. Всегда не терпела халаты. Но после ванной с удовольствием надевала его, являя собой презабавнейшее зрелище: подол шлейфом тащился по полу, а из рукавов были заметны лишь отполированные ногти.
Подошла к Пианисту сзади, обняла крепко за плечи и потерлась щекой о его щеку.
- Дай сигарету, - попросила негромко.
Он вынул из кармана брюк примятую картонную пачку и протянул ей. Потом встал, налил в чашку чаю и поставил на стол. Пошарил по полкам, достал бумажный пакет с купленным этим утром печеньем и пересыпал его на тарелку. Наконец, сел напротив и, глядя, как она затягивается, мысленно выругался. Все на свете он отдал бы за то, чтобы снова слышать ее голос, когда она поет. Не выдержал. Откинулся на высокую витую спинку стула и сказал:
- Пойдешь вечером к Бернабе? Послушала бы, как мы играем с парнями. Все лучше, чем в театре.
Лиса напряженно следила за ним взглядом.
Он не мог… ведь не мог знать, куда она ушла сегодня. Отчего же ей кажется, что он знает? Отчего кажется, что избегает ее? Ванная, чай, стул напротив… Словно отгораживается. Не прощает. Потому что нельзя простить. Легко ненавидеть себя. Как жить с тем, что он ненавидит ее?
- Нет, не пойду, - глубоко затянувшись, Лиса зло потушила окурок в пепельнице. – Еще распугаю твоих поклонниц.
- Не распугаешь. Будешь слишком занята своими поклонниками. И все-таки бросай курить. От этого портится цвет лица.
Лиса криво усмехнулась.
Цвет лица. В ближайшие несколько месяцев у нее испортится цвет лица, фигура и, вероятно, окончательно – характер. Хотя куда уж хуже!
Выйдя из дома сегодня, Лиса неожиданно для себя самой повернула в противоположную сторону от той, где располагалась квартира доктора, к которому она записалась на прошлой неделе. Она пришла в себя у реки, когда в голове ясно обрисовалась одна-единственная мысль. Она не может убить его ребенка. Все что угодно, но такого предательства он не заслуживает. Он терпит все ее выходки, выслушивает ее истерики, проживает с ней каждый ее кошмар, а она отказывается сделать для него такую малость? И разве ей самой не хочется увидеть его крошечную копию? Их настоящее, общее, на двоих. И разве не сойдет с ума, если, отпустив его, узнает родные черты в чужом малыше?
- Ты жалеешь? – нарушила она тишину, в которой привыкла прятаться от себя самой.
Он сразу понял, о чем она. Он всегда и все про нее знал – так было всю жизнь. Почему это должно было измениться за давностью лет? Он долго смотрел в ее лицо. Красивое лицо, благодаря которому он в действительности выжил – иначе было бы не для кого. И разомкнул губы только для того, чтобы ответить:
- Нет.
- А если у меня испортится цвет лица?
- Тогда мне не придется продираться сквозь армию твоих поклонников. Но, боюсь, ты сама не сможешь спокойно смотреть на себя в зеркало. Впрочем, делай, что хочешь – я выброшу зеркала.
- Мои поклонники существуют лишь в твоем воображении, - улыбнулась Лиса.
Вдруг порывисто сорвалась с места, обошла стол, опустилась на пол рядом с ним, склонила голову ему на колени и прошептала срывающимся голосом:
- Останься сегодня дома, прошу.
Зарылся длинными пальцами в ее влажные волосы. Погладил тонкие плечи, с которых трогательно свисала хлопковая ткань его темно-синего халата. И нежно, как только мог, проговорил:
- Останусь. Но у меня просьба к тебе.
- Это шантаж, - буркнула Лиса.
- Это взаимовыгодная сделка.
- Я постараюсь.
- Останься со мной навсегда.
- Иначе не будет. Но ты прогадал. Я заполучила товар получше, - она нашла его ладонь и сплела свои пальцы с его.
Важна не находка, а поиск? К черту!
Пианист вдруг подумал, что никогда ничего не искал в действительности. Глубины слишком преувеличены. Он всегда знал, что ему нужно то, что на поверхности, совсем близко. Только нужное неизбежно ускользало из его рук – разве салфетка с нотными знаками решает жизнь? Разве один снимок фотографа переворачивает ее с ног на голову? Разве случайно купленный билет на поезд становится билетом к счастью?
Как он сказал? Треть жизни он мечтал набрать ей горячую ванну и заварить чаю? Мечты имеют свойство сбываться.
Ночью он будет просыпаться от кошмаров в холодном поту и будить ее, когда она закричит. Завтра снова станет перемалывать в себе сомнения в верности ее выбора, раздирая себя до крови.
Но сейчас ее голова лежит на его коленях. А его пальцы подрагивают, цепляясь за ее. Истома, какая овладевает им, когда он слышит музыку, вырывающуюся из-под его рук, накрывает его с головой. Он садится к ней на пол. Берет своими губами ее губы, пробуя их на вкус – вкус сигарет, чая и чего-то еще, что принадлежит только ей. Стягивает с нее свой халат, освобождая мягкое податливое тело до пояса. Она похожа на русалку с мокрыми волосами и голой грудью. И почти дикими, сверкающими глазами. Его собственная сорочка летит в сторону. И теперь можно прижаться к ней кожей. И слышать музыку ее сердца и ее дыхания.
Это потом он отнесет ее в постель. Сейчас ему довольно и кухонного пола.