Правдивая ложь

Тем временем шум усиливался, и слышались даже угрозы и проклятия. К кричащим крестоносцам присоединялись все новые и новые воины. Протиснуться сквозь толпу было совершенно невозможно. И только вмешательство личной стражи короля, которая грубо растолкала крестоносцев, позволило Пьеру Французскому, графу Алаксона и Перша, пробиться в центр и выяснить причину шума.

Как оказалось, ажиотаж был вызван появлением трех хорошо одетых мусульман, добровольно явившихся к форпосту франков и выразивших свое искреннее (по крайней мере, так они заявили) желание принять веру Христа.

– Вы их уже обыскали? – осведомился Пьер, подходя ближе к пленникам. После того, как один из многочисленных воинов утвердительно кивнул головой, граф повернулся к иноверцам. – Вы говорите на нашем языке?

– О, могучий рыцарь, я немного говорить на языке франков, – ответил один из мусульман, покорно склонив голову.

– Отлично, тогда ты сможешь им перевести все, что я скажу.

– Как скажет мой господин, – вновь кланяясь, ответил тот.

– Кто вы и как посмели явиться в лагерь после того, как ваши воины под покровом ночи напали на нас, как шакалы, а получив достойный отпор, уползли, как жалкие псы? Вы, верно, догадываетесь о своей незавидной участи?

– О, сжалься над нами, великий воин, – взмолился мусульманин, упав на колени. Его примеру последовали и двое других. Их громкие мольбы о пощаде, произнесенные на тарабарским (по мнению франков) языке заглушили даже возгласы крестоносцев, жаждавших мщения.

– Довольно! – возвысил голос граф Алаксона и Перша. – Кто вы? И с какой целью явились сюда?

– Я − Ахмад ал-Джаузи, сборщик податей на всех тунисских землях. Этот человек, – он указал на невзрачного плюгавого человечка, – хранитель казны, Усман ал-Калшади. А этот пожилой человек – визирь тунисского государства. Мы пришли сюда, потому что хотим принять веру вашего Бога, так как мы иметь чистую душу и сердца и любить Христа и его веру. Просить тебя, доблестный рыцарь, разрешить нам встать на путь истинной веры!

При этих словах возгласы удивления пронеслись по рядам крестоносцев. Все с изумлением смотрели на необычно одетых, по меркам рыцарей, людей.

– Не мне решать вашу судьбу, – повелительным тоном ответил Пьер.

– Тогда разрешить нам говорить с господином вашим. Мы сильно просить и молить об этой милости.

– Проверить, нет ли у них какого-нибудь оружия, – коротко бросил Пьер и, круто развернувшись, пошел прочь от иноверцев.

– Господин, господин! – закричал сборщик податей. – Не оставлять нас! Не оставлять нас!

– Вас позовут позже, – не поворачивая головы, надменно произнес Пьер и направился к шатру, где его ожидал Людовик.

– Итак, сын мой, ты выполнил поручение? – поинтересовался король, как только Пьер вновь предстал перед отцом.

– Да, отец, не сомневайтесь... Приход троих магометан стал причиной волнений среди наших великих воинов. И только мое вмешательство спасло их от расправы.

– И с чем же пожаловали иноверцы в наш лагерь? – удивился Людовик.

– Они заявили, что хотят отречься от ислама и принять нашу веру, отец.

Король самодовольно улыбнулся и значительно посмотрел на Жирарда и Филиппа, стоявших неподалеку.

– Приведите к нам этих славных людей, – приказал король. – Мы желаем говорить с ними.

Через несколько минут, в сопровождении многочисленных воинов, три магометанина предстали перед Людовиком.

– Нам доложили, что вы трое тайно покинули город и своего эмира для того, чтобы встать под наши знамена и принять единственную истинную веру. Согласны ли вы поклясться, что нет другого Бога, кроме нашего Спасителя, Иисуса Христа?

– Да, повелитель, – ответил за всех сборщик податей.

– Что ж, это похвально, – довольным голосом проговорил король.

– Мы не только просить оказать нам эту милость, но клянемся привести за собой еще много людей. Они тоже хотеть истинную веру и желать отречься от лживой.

– Нам нужно время, чтобы обдумать этот вопрос, – любезно ответил король. Затем он обратился к сыну: – Пьер, мой мальчик, позаботься о них. Проследи, чтобы они ни в чем не нуждались.

Когда мусульмане и сопровождавшие их крестоносцы удалились, Людовик опять посмотрел на Жирарда и Филиппа и довольно рассмеялся.

– Мы, как всегда, оказались правы. Зачем рисковать сотнями воинов, когда достаточно запугать врага и решить все мирным путем.

– Но, Ваше Величество, – возразил граф, – три магометанина – это еще не весь город. Я бы не стал делать поспешных выводов.

– Вечно ты что-то подозреваешь, Жирард, – презрительно фыркнул Филипп. – По-видимому, храброму Жирарду больше по вкусу сидеть дома, на женской половине, вышивать и слушать менестрелей, а не воевать.

Услышав эти слова, граф де Сен-Мор вспыхнул, но промолчал.

– Филипп, ты не прав. Жирард уже не раз доказал, что он − один из самых умелых, ловких и храбрых рыцарей в нашем королевстве. Или ты забыл прошлогодний турнир? – насмешливо осведомился Людовик. – Если нам не изменяет память, то кузнецам заново пришлось ковать тебе доспех, а твоя лошадь до сих пор стоит в конюшне графа.

При этих словах кровь отлила от лица наследного принца, а руки непроизвольно схватились за рукоять меча. Его карие глаза блеснули ненавистью и злобой. Конечно, он помнил тот турнир. Они, Жирард и Филипп, сошлись в финале: доблестные и храбрые рыцари, достойные противники друг другу. Невозможно было предугадать исход этой схватки. Но в тот день удача была на стороне Жирарда. Филипп вылетел из седла, но, запутавшись в стремени, еще изрядно прорыхлил турнирное поле. После этого позорного поражения ненависть Филиппа к любимчику короля вспыхнула с новой силой.