Страница 14 из 18
Но именно поэтому вы должны от этого Чонкина решительно отмежеваться...
Дальше пошла и вовсе какая-то тарабарщина: трудное время... сложная международная обстановка... противоборство двух миров... нельзя сидеть между двух стульев... необходимо определить, по какую сторону баррикад...
- И поэтому, - закончил он свою мысль, - с вашей стороны было бы правильно не защищать вашего Чонкина, а наоборот, порвать с ним самым решительным образом. Было бы уместно заявить даже письменно, что я, такая-то и такая-то, вступила в интимную связь с Чонкиным случайно и неосмотрительно, не зная его звериной сущности, о чем сожалею. А? Как вы думаете, можно так написать?
Прокурор посмотрел на Нюру и увидел ее глаза, полные слез.
- Дяденька, - сказала Нюра, хлюпая носом, - он ведь, Ванька, хороший.
- Хороший? - прокурор нахмурился и отвел глаза. - Интересно, за что же его арестовали, если он хороший?
- Так ни за что же, - сказала Нюра.
- Ни за что? - сердито переспросил Евпраксеин. - Ну что же, Беляшова, вы, я вижу, не просто заблуждаетесь. Вы упорствуете в своих заблуждениях. Я вижу, для вас время, проведенное с этим Чонкиным, не прошло даром. Я вижу, он-таки успел вас обработать.
Думая, что прокурор имеет в виду ее беременность, Нюра кивнула и согласилась сквозь слезы:
- Успел.
10
Сейчас, конечно, в Долгове уже мало кто помнит прокурора Павла Трофимовича Евпраксеина, хотя в те времена невообразимо было предположение, что его вообще когда-то можно будет забыть. Тогда слава его была прочной, гремела на весь район и даже выходила иногда за пределы. Все знали и говорили или, вернее, шептали, что прокурор Евпраксеин - это зверь. Что к нему попадешь, живым не выйдешь. Что спуску никому не дает и ни слезой его не разжалобишь, ни взяткой не размягчишь.
И вид у него был зверский, и вел он себя по-зверски, и никто бы тогда не поверил, что на самом деле был он человек в общем-то добрый, но уж очень запуганный. И оттого что был запуганный, до смерти он боялся, что доброту его кто-нибудь разгадает, разглядит и раскусит. И чтобы этого не случилось, Павел Трофимович изо дня вдень скрывал свою истинную сущность, и скрывал так умело, что иные слабые духом люди от одного только прокурорского взгляда чуть не падали в обморок.
Конечно, среди прокуроров встречались разные люди Распространен среди них был тип и истинно жестокого существа, которому что человек, что муха. Но такой жестокий, зная, что он жестокий, и поэтому не рискуя разоблачением, мог какую-то жертву и упустить по забывчивости по пьянке или из корыстного соображения.
А вот Евпраксеин, чувствуя в себе склонность к чему-то хорошему, очень боялся, что пронюхают и узнают, и потому не упускал ничего и никого.
Но у него была одна слабость, распространенная даже среди прокуроров, - он любил выпить. И когда выпивал раскрывался.
В тот день, после разговора с Нюрой, он зашел в чайную, с кем-то там встретился, с кем-то там выпил и возвращался домой поздно вечером. Пальто на нем было расстегнуто, шарф торчал из рукава, а шапку он забыл в чайной.
Прокурор шел нетвердой походкой, качаясь из стороны в сторону, спотыкаясь, останавливаясь и размахивая руками.
- Дура! - говорил он воображаемой собеседнице. - Подумаешь - я беременная. Я, может, тоже беременный. А если беременная, так что же тебя, на руках носить? Беременная! Тоже невидаль, ха-ха, беременная. Так тебя ж никто не сажает. С тобой по-хорошему. К тебе гуманизм проявляют. Отрекись от него - и все, и никто тебя не тронет. Так нет же. Дяденька, он хороший. А чего в нем хорошего? Да мне, если бы разрешили, я, может, еще лучше был бы. Да не могу, потому что я кто? Я прокурор. Да, прокурор. - Он взмахнул рукой, и перед глазами его мелькнула пестрая лента. - Змея! - догадался Павел Трофимович. - Змея! - закричал он не своим голосом и кинулся со всех ног бежать. Споткнулся, упал, ударился головой о дорогу. К счастью, в те времена улицы города Долгова еще не имели твердого покрытия. Сейчас, правда, многое переменилось. Впрочем, твердого покрытия, кажется, нет и сейчас. Ну а тогда, если бы было покрытие, то одним прокурором могло бы стать меньше. А прокуроров нужно беречь. Вы скажете, а чего их беречь, их много. Это, конечно, так. Но все-таки жалко и прокуроров.
Ударившись головой, прокурор Евпраксеин лежал пластом на дороге и не подавал сколько-нибудь отчетливых признаков жизни.
Потом, придя в себя, он слышал, что кто-то подошел, кто-то склонился над его распростертым телом. Прокурор застонал.
- Вы живы? - участливо спросил незнакомый мужской голос.
- Не знаю. - Евпраксеин стал подбирать под себя руки, чтобы опереться, и опять увидел, что к нему ползет что-то длинное.
- Опять змея! - сказал он удрученно и уронил голову.
- Что вы, гражданин, какая змея? Это ваш шарф.
- Шарф? - Прокурор приоткрыл один глаз, подергал рукой, и то длинное тоже подергалось. - Ты смотри, шарф. А я думал - змея. А я змей не люблю. Я их боюсь. Ты думаешь, я ничего не боюсь? Нет, боюсь. Потому что я живое существо, а все живое боится.
С помощью незнакомца он поднялся на ноги и качался, не решаясь сдвинуться с места.
- Спасибо, друг! - бормотал он. - Спасибо! Не знаю даже, чем тебя отблагодарить. Что для тебя сделать?
- Прикурить не найдется? - спросил незнакомец и вынул из-за уха цигарку.
- Сейчас, - заторопился прокурор. Он был преисполнен благодарности, и ему действительно хотелось сделать что-то хорошее для этого незнакомого, но безусловно доброго человека. - Одну минуточку. - Он полез в левый карман, для этого ему пришлось почему-то обернуться на триста шестьдесят градусов влево. В левом кармане спичек не оказалось. Тогда он полез в правый карман и опять сделал полный оборот вокруг своей оси вправо. Нашел в правом кармане коробок, открыл и стал доставать спички, рассыпая их по земле. Наконец выловил одну спичку и, замахиваясь ею, как саблей, пытался чиркнуть по коробку.
- Дайте, я сам, - сказал незнакомец.
- Нет-нет, - сказал прокурор. - Я хочу проявить VBB ува... уваже...
Руки дрожали, спички ломались. Наконец одна из них зашипела и вспыхнула. Евпраксеин поднял ее на уровень своего лица. Незнакомец с цигаркой потянулся к огню, глянул на Евпраксеина, вздрогнул и отшатнулся