Страница 97 из 228
Questa di Marinella è la storia vera
che scivolò nel fiume a primavera
ma il vento che la vide così bella
dal fiume la portò sopra una stella
Sola senza il ricordo di un dolore
vivevi senza il sogno di un amore
ma un re senza corona e senza scorta
bussò tre volte un giorno alla tua porta
Bianco come la luna il suo cappello
come lʼamore rosso il suo mantello
tu lo seguisti senza una ragione
come un ragazzo segue un aquilone
E cʼera il sole e avevi gli occhi belli
lui ti baciò le labbra ed i capelli
cʼera la luna e avevi gli occhi stanchi
lui pose le sue mani suoi tuoi fianchi
Furono baci e furono sorrisi
poi furono soltanto i fiordalisi
che videro con gli occhi delle stelle
fremere al vento e ai baci la tua pelle
Dicono poi che mentre ritornavi
nel fiume chissà come scivolavi
e lui che non ti volle creder morta
bussò centʼa
i ancora alla tua porta
Questa è la tua canzone Marinella
che sei volata in cielo su una stella
e come tutte le più belle cose
vivesti solo un giorno, come le rose
E come tutte le più belle cose
vivesti solo un giorno, come le rose.
Fabrizio De André La canzone di Marinella
Песнь о Маринелле
Не сказкой, былью, песнь о Маринелле,
Что унесла река весной за ели.
Но ветер что поймал ее сияние
К звезде ее поднял рассветной ранью.
Одна, без сожаления, без боли
Несла свою любовь в порыве воли.
Но царь, что без короны и без свиты
К двери ее приник, росой умытый.
Перо на шляпе белоснежно- чисто
И плащ алеет парусом лучистым…
За ним ты полетела без оглядки -
Ребенком, что с дождем играет в прятки.
Был день - глаза сияли, губы рдели
От поцелуев, пряди вдаль летели.
Был вечер - дрожь ресниц, и рук сплетение,
И стан трепещет, окольцован тенью
Лобзанья, шепот, вздох полуулыбки
Барвинки у щеки сквозь сумрак зыбкий.
Глазами звезд цветы узрели с луга
Ваш первый взлет в объятиях друг друга.
А после, говорили, обольщаясь,
Ты соскользнула в реку, возвращаясь.
А он не веря в смерть, в тоске бездомной
Сто лет стучался в двери, неуемный.
Напев спешащий вдаль - о Маринелла,
Что на звезду под утро улетела
Ты мотыльком, жила одно мгновенье
Как розы лепесток, как вдохновенье.
Когда Гэйвен проснулся, было без пяти семь или что-то около того. В комнате уже было светло, и свежий ветерок из раскрытого окна парусом раздувал полупрозрачную занавеску. Похоже, и сегодня день обещал быть погожим. Для верности Гэйвен глянул на часы в телефоне: было без трех семь.
В усадьбе он должен появиться к восьми, а идти здесь было не больше десяти минут. Когда он один… Если он один… Очень хотелось привстать и посмотреть на Гвеннол, тихо сопящую на кровати за аркой, но он заставил себя этого не делать. Оттянуть удовольствие, в каком-то смысле. Или собраться с мыслями.
Когда он смотрел на нее, бодрствующую или, как сейчас, мирно спящую, любые рассуждения как-то совершенно незаметно покидали его голову, растворяясь в небытии, даже самые неприятные. Как, например, о работе. Или о Сесили. Или о том, что через полторы недели Гвен полетит на север, в объятья холода и своей матери. Ее ждет школа, глупые сочинения и зубрежка — боже, как эти проблемы были от него далеки! — одноклассники…
От мысли о сокурсниках Гвеннол у Гэйвена внутри зашевелилось непривычное чувство бессилия и раздражения. Какие-то сопливые безмозглые юнцы будут каждый день иметь возможность глядеть на его девочку, сидеть с ней рядом, говорить с ней… Тогда как он будет таращиться на надутую физиономию Роя в школьной форме по утрам, таскаться с Сесили по магазинам и всяким бабьим клубам в течение дня, а потом, в ночи, запивать всю эту гремучую смесь вином в кабаках в обществе Марка и его шлюх. Отличная альтернатива! Нельзя сказать, что жизнь до этого момента приводила Гэйвена в бешеный восторг, но теперь она казалась безнадежной и невыносимой.
«Чего ж ты хотел? — горько спросил он сам себя — Ты - телохранитель, а она — школьница». И с самого начала было ясно, что ничего хорошего из этого не получится. Стоило оно того? Тысячу раз — да. За вчерашний вечер (конечно, Гэйвен предпочёл бы обойтись без истерики и затрещин, хотя подозревал, что они входили в цену купленных билетов) он отдал бы все, что успел прожить до того, и, не особо колеблясь, то, что было впереди, до последнего дня.