Страница 87 из 228
Звуки ленивы и кружат, как пылинки, над ее головой.
Сонные глаза ждут того, кто войдет и зажжет в них свет.
Утро Полины продолжается сто миллиардов лет.
И все эти годы я слышу, как колышется грудь.
И от ее дыханья в окнах запотело стекло.
И мне не жалко того, что так бесконечен мой путь.
В ее хрустальной спальне постоянно, постоянно светло.
Я знаю тех, кто дождется, и тех, кто, не дождавшись, умрет.
Hо и с теми, и с другими одинаково скучно идти.
Я люблю тебя за то, что твое ожидание ждет
Того, что никогда не сможет произойти.
Пальцы Полины, словно свечи в канделябрах ночей,
Слезы Полины превратились в бесконечный ручей,
В комнате Полины на пороге нерешительно мнется рассвет,
Утро Полины продолжается сто миллиардов лет.
И все эти годы я слышу, как колышется грудь.
И от ее дыханья в окнах запотело стекло.
И мне не жалко того, что так бесконечен мой путь.
В ее хрустальной спальне постоянно, постоянно светло.
Наутилус Помпилиус. «Утро Полины»
Гвен не хотелось просыпаться. Солнечный луч пробивался сквозь сомкнутые веки, окрашивая смутные обрывки предутренних снов в оранжевый. Почему-то саднило в горле, словно она долго кричала или плакала. Очень хотелось пить. Гвен лениво подумала — может, на тумбочке есть бутылка с водой? Она не обратила на это внимания с вечера. Кажется, она не помнила, как и где заснула…
Эта мысль разбудила ее. Как, опять? Это уже начинает превращаться в традицию. Гвен вытянула правую руку из-под одеяла и осторожно, чтобы не разбудить надоевшую боль в боку, на ощупь попыталась определить наличие воды на тумбочке. Так, это телефон… часы… а это, кажется, то, что она искала… Мысленно благодаря за такую милость небеса, Гвен утащила бутылку к себе под одеяло, осторожно отвинтила крышку и, привстав на подушке, все еще не открывая глаз, глотнула…
Боже, как же хорошо… Вода была слаще любого нектара. Гвен всегда любила пить воду, чистую, без примесей, — не сок, не всякие там продукты химического производства страшного цвета и немыслимых вкусов, а именно воду — без газа, холодную, как февральская сосулька, сорванная с обледенелой крыши втайне от мамы и тут же расхрумканная ноющими от холода зубами, тающая во рту привкусом приближающейся весны.
Гвен машинально отметила про себя — надо позвонить маме. Она продолжала глотать прохладную воду, с недовольством размышляя над тем, что горло почему-то саднило с каждым глотком все больше… И нос какой-то был неприятный. Боги, она что, простудилась? Похоже, это было именно так.
Гвен сдалась и открыла глаза. Солнечный свет тут же проскользнул к ней поближе и повис мотыльком, вечно устремленным вдаль, на склеившихся ото сна ресницах. Гвен недовольно пощупала себе лоб — вроде, не слишком горячий. День был солнечным, ярким, — один из тех августовских дней, когда мир просто кричит вокруг тебя до предела насыщенными красками — и даже тени, казалось, становились четче, жирнее — наливались материальностью.
Гвен села на кровати и огляделась вокруг. И что тут ночью происходило? Она помнила, что пила шампанское. Мало, но уплыла с него, похоже, быстро. От шампанского Гвен всегда сносило голову — и именно за это она его не любила, в отличие от всех ее подружек. Оставалось только надеяться, что ее отключка состояла в том, что она просто где-то заснула, а не буянила почем зря. Бывает ведь и такое.
В комнате был относительный порядок. Мешок Гвен наконец-то добрался до комнаты и стоял, прислоненный к одному из кресел. Никах следов дебоша видно не было. Даже поднос с остатками вчерашнего ужина исчез.
Гвен стало неловко. Что за дурь! И она еще все время твердит, что уже, ах, вы подумайте, взрослая! А сама напилась, задрыхла, где придется, — и, похоже, ее опять отнесли в кровать, как ребенка, уснувшего на диване под родительский тихий разговор. Отлично потренировалась в самоконтроле!
На душе стало тоскливо, и Гвен шлепнулась обратно на кровать, плашмя на спину. Бок тут же взорвался болью. Ах, ты, проклятая дрянь! Когда же он пройдет, черти его забери!
Гвен чихнула. Еще и это — реакция на пылинки, что изящно закручивались в маленькие вихри, порхая в солнечном луче, или более неприятные последствия ее мокрых ног? Гвен чихнула еще раз. Видимо, все же, простуда.
Она сползла с кровати. Сходила в ванную — голова слегка кружилась, и как-то по-странному ныли ноги. Гвен кое-как поплескалась водой— после душа ее тут же начало трясти, и она поспешила в кровать, напялив ту же самую рубашку, что ей дал Гэйвен. Историю с рубашкой Гвен помнила довольно четко — ну да, сначала была рубашка, потом они ели — кстати, есть хочется здорово — а потом уже было шампанское… А потом она заснула. А потом? Гвен казалось, что было еще какое-то потом, но она была совершенно не уверена, что это был не сон.