Страница 8 из 228
— В чем еще дело, цыпленок, ешкин же хренов кот?
Он бросил на нее взгляд через плечо. Тут Гвен вдруг остро осознала, что грудь у нее все же имеется, что глупая футболка с птичками слишком тесна, и что ее никак уже нельзя носить без лифчика. Что вообще пора завязывать ходить без треклятого бюстгальтера. Майка облепила влажное еще тело и подчеркивала рельеф растущей груди и по-девичьи мягкую уже линию живота, и не скрывала мокрые шорты.
В две секунда Гвен словно увидела себя со стороны, увидела глазами взрослого мужчины, стоящего перед ней в кажущемся беспристрастии. Увы, взгляд его был столь же мало беспристрастен, сколь она была к этому готова. На мгновение в его серых глазах полыхнуло что-то такое, от чего Гвендолин стало одновременно жутко и сладко, зашумело в ушах, кровь прилила к затылку, а в животе вдруг закружились ночные бабочки, задевая ее изнутри своими бархатными крыльями, она слышала шуршание их крыльев в ушах, словно этот звук пробежал по венам. Взгляды их встретились на долю секунды, затем Гвен отвела глаза, как обычно, впрочем.
— Надень свои треклятые тапки, цыпленок, еще не хватало наступить на какую-нибудь железяку. Впрочем, порадуешь Роя, он любит смотреть, когда другим больно…
Динго отвернулся и закурил очередную сигарету.
— Видит дьявол, сегодня у меня нет сил тебя тащить. Слишком длинный день, слишком длинный.
— А что вы делаете, когда закончите работу?
— Ухожу в свою берлогу. А там пью, — словно нехотя промолвил Динго. — А тебе-то что за дело, собственно? Скачешь туда-сюда, аки пташка божия. Ну вот и вперед, скачи давай… — резко оборвал он сам себя и зашагал по направлению к гостинице.
Гвен, кусая губы от собственной нелепости и унизительности ситуации, потащилась, прихрамывая, за ним. Ногу саднило. Динго довел ее до отеля и было уже развернулся в обратный путь, но вдруг, словно сожалея о собственной недавней грубости, процедил в сторону: «Сядь где-нибудь, гляну твою ногу, не ровен час еще воспалится». Гвендолин присела на край цветочного горшка возле входной двери и сняла башмак с больной ноги. Двери гостиницы, почуяв движение, привычно взвизгнув, отворились и, подождав, как-то огорчённо закрыли свою пасть. Динго присел на корточки рядом, фонарь, свисающий сверху, сразу заключил их обоих, как театральную пару, в овальное четкое световое пятно, отрезая тьму, прилипшую к спящим вблизи автомобилям.
Динго взял в руки узкую девичью ступню и осторожно повернул так, чтобы на нее падал свет. Гвен ожидала чего угодно, но только не такого бережного касания. Словно ее грязноватая нога была бесценной реликвией, святыней, к которой допустили странника в конце многолетнего мытарства.
Руки у мужчины были теплые, почти горячие, сухие, пальцы шершавые, но чуткие. Гвендолин вздрогнула и, поежившись, отдернула ногу. Было щекотно и страшно приятно. Она испугалась этого своего чувства, которое словно вышибало ее из привычных рамок детства и толкало куда-то в неизвестность, во тьму, подобную той, что сейчас подбиралась к границам светового пятна от фонаря.
Динго поднялся:
— Ничего нет. Просто мелкая ссадина. В номере промой ногу теплой водой с мылом и перекисью, что ли, ее залей. Есть у тебя перекись?
— Найдется, — сказала Гвендолин и вдруг по-взрослому усмехнулась, глядя ему в лицо, спрятанное за темными космами. — Спасибо за заботу.
— Не за что. Ты — посылка, тебя полагается доставить в целости и сохранности. Должен же я был удостовериться, что тебе завтра не придется отрезать ногу. Лети в постельку, птенчик! — Он резко развернулся и шагнул в темноту.