Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 147 из 228

А у Финли глаза округлились, рот раскрылся буквой «о», и он ошеломленно переводил взгляд с матери на Динго и обратно. Такого он еще никогда не слышал! Мама всегда сама на всех ругается – а тут сидит, молчит, словно испугалась, и не знает, что ей сказать… Финли еще больше зауважал Гэйвена – чтобы напугать его маму надо быть очень сильным. И очень храбрым…

- Так вы остановите машину или нет?

- Иди в пекло. – прошипела Сесили. Сдавать позиции было неправильно, но сейчас расклад был не на ее стороне. Она подумает позже, как его наказать. - Эй, останови у этой вот помойки. Я жду тебя завтра к восьми, как обычно. И на этом все не кончится, не рассчитывай.

- Я тоже надеюсь, не кончится. И именно на это и рассчитываю. Дайте только добраться до вашего мужа. – холодно бросил ей Ван Вестинг, и Сесили обомлела. - Счастливо оставаться.

 

Больше он не глядел на нее, открыл дверь и вышел, сильно захлопнув ее за собой. Не оглядываясь, пошел к своей тухлой забегаловке. Сесили нужно было время, чтобы успокоиться, и она, пересев на переднее сиденье, нервно закурила. Смотреть в глаза детям было неловко. И что он имел в виду, когда говорил, что доберется до Марка? Не хочет ли он… Сесили впервые в жизни стало жутко и почти стыдно за собственные милые грешки. Безразличие безразличием, но кто его знает, Марка – он непредсказуем, как дикая стихия… Может, дать Ван Вестингу денег, чтобы тот заткнулся? Да, пожалуй, так она и сделает. А там – кто знает – может, и найдет позже способ поквитаться с мерзким Динго. Не за сегодня, не за перегар - а за этот его взгляд. И тот, которым он смотрит на Линду. Не на это ли намекал Фьюри? Может, между ними что-то есть? Нет, ну что за вздор. Девчонке только семнадцать, и она – сама невинность. Чушь. Это просто у этого Динго одни гадости в голове – хренов извращенец. Надо избавиться от него и взять на его место старшего брата, того, что в полиции. Вот он-то и поквитается с Динго. Отличная мысль. Сесили успокоилась. Иди, дружок, пей свое вино – пока во рту не станет горько. И посмотрим, кто посмеется последним…

 

Динго пил свое долгожданное пойло. Голова начинала потихоньку отпускать. Он уселся в кабинку дурацкого самолета – сегодня тут было пусто – в «Аэродроме» был какой-то концерт, и даже местные шлюхи каким-то образом просочились в клуб. Все это ему поведал старик в винной лавке, пока Гэйвен покупал у него привычный жбан и еще - на всякий случай – бутылку выдержанного коньяка. Гулять так гулять. Сегодня опять непонятно, где ночевать. Ну тут, на лавочке. Или в беседке. Или пойти во флигель и все же трахнуть горничную. Что он, в самом деле, зарекался, что ли? Какой-то больной бред. Ну ее к херям, эту истеричную девчонку. Она сама все решила, сама его отослала. Ну вот – отпущение грехов у него в кармане.

Динго усмехнулся и закурил. Можно подумать, от этого станет легче. Что, интересно, за концерт? Старик сказал, какие-то панки столичные. Надо подойти, что ли, поближе и послушать. Гэйвен, не спеша, вылез из кабинки, оставив там свои драгоценные бутылки – вокруг никого не было, да и бояться ему не приходилось – обычно боялись его. Сегодня он даже с оружием сюда приперся. Так что выпивка была в безопасности – и это все, что могло иметь значение на сегодняшний вечер. У ангара, после его торжественного преобразования в клуб, с двух сторон вырезали квадратные дыры в стенах и переделали их в огромные - от пола до потолка - окна: одно выходило на поля с самолетом, другое – на дорогу, ведущую к морю. В то окно, что смотрело на самолет, было слегка видно сцену, на которой извивался жирный патлатый раскрашенный, как клоун, юнец. Невнятную мелодию заглушал неоправданный рев басов и долбеж ударника.

Гэйвен подошел ближе. И тут он увидел то, на что его уже слегка хмельной взор почему-то до сих пор не упал. Прямо перед окном, за маленьким круглым столиком сидела Гвеннол вместе с белобрысым смазливым парнем. Они были перед ним, как на подмостках, на возвышении, прямо напротив сцены. На столе стояли пара бокалов, в тонких пальцах Гвен дымилась дамская сигаретка – из тех, что с добавками и ароматами. Гэйвен стоял перед этой живой витриной и наблюдал, как двое проводят время. Гвеннол, обычно такая скромница, разрумянилась – но не от стыда и смущения, который вечно заливал ей уши в его присутствии – а просто от веселья и вина. Она хохотала – матерь божья, закатывалась, стирая краешком ладони выступившие от смеха слезы. Вот и тут плачет, дурашка. Юнец напротив тоже ржал, как мерин. Вот он протягивает руку – накрывает своей ладонью лапку Гвен – и, наклоняясь к самому ее лицу, касаясь губами ее пушистой гривы, что-то интимно шепчет на ухо. И она опять заливается смехом, шлепает его по руке, отмахивается, пригубив вино. Отсюда она совсем не кажется девочкой. Сидит, скрестив стройные ноги в шортах – отсюда ему видна полоска кожи между ремнем джинсов и коротко схваченной узлом клетчатой красной рубашкой. Белокурый хлыщ легко, словно невзначай, касается своим бедром ее колена под столом – а она словно и не замечает. И они - им так весело…

Вот это вдруг показалось Гэйвену правильным. Единственно правильным вариантом. Именно так и должно было все закончится. Ее место - там, с ровесником, где она может быть собой – наконец-то раскрываясь до конца. Его место – по другую сторону стекла. И даже это того не стоит. Зачем ему на них смотреть? Это его уже не касается. Как и ничего другое.