Шрамы на воде - книга первая. Зачарованные отражениями

Гвен спустилась на лифте в холл. Идти на завтрак было, пожалуй, рановато. Но лучше рано, чем поздно, тем паче ей, несмотря на плохо проведенную ночь, страшно хотелось есть. Который день из-за этих переживаний она то и дело пропускает какой-нибудь прием пищи. Худеть ей было, в общем-то, некуда — и так-то смотреть не на что. Так что, проснувшись в полседьмого от мигрени, вызванной то ли ночными слезами, то ли голодом, она твердо решила съесть таблетку из тех, что ей прописал врач Сесили — авось, голова пройдет — и пойти в буфет. Глупо было бы сидеть в номере и рыдать неизвестно о чем. Сегодня был новый день — такой же отвратительно длинный, как и другие, а из-за ее раннего пробуждения он растягивался еще на пару мучительных часов. Ну что сидеть без толку?

Буфет был закрыт. Сонный администратор за стойкой сообщил ей, что завтрак подадут через полчаса. Гвен пожала плечами и вышла в непривычно тихую дверь. День, вроде как, должен быть солнечным — небо слегка подернуто прозрачной белой дымкой, но у горизонта ясно, и солнце все лезло вверх, лениво кидая на воду розовый отблеск от не расправившихся хорошенько лучей. Вчера, впрочем, день тоже начинался так же хорошо — а как закончился?

Гвен зябко поежилась: она была в джинсовых шортах и клетчатой рубашке, завязанной на талии; рукам было нормально, а ноги уже покрылись гусиной кожей. Не зная, куда отправиться, решила пойти на волнорез. Он давно ее привлекал — так почему бы не глянуть? Ходить туда, где она была за последние дни, Гвен совершенно не хотелось — после полубессонной ночи, полной белого песка дюн, слез и леденящего одиночества растравлять себя еще больше она избегала.

Маленькие шаги. Новые места. Иные ощущения. После завтрака надо было кровь из носу позвонить маме и осторожно у нее спросить, что это за дела с замужеством. После вчерашнего Гвен решила, что хватит с нее гневных обвинений — толку от этого никакого — а неприятностей, меж тем, нисколько не уменьшилось.

Она еще не прошла и половины дороги к волнорезу, как ее окликнул знакомый пронзительный хриплый голос

— Эй, милочка, куда ты так рано? Следуешь моему примеру?

На совершенно не заметной с дороги скамейке сидела Линн и с интересом на нее взирала. Сегодня старушка напялила на себя чудовищного малинового оттенка кофту, что была на пять размеров больше, чем надо и висела складками, как крылья летучей мыши, на груди же красовалась не то стилизованная роза, не то какая-то причудливая мандала.

— Доброе утро.

— Доброе-доброе. Что-то ты бледновата сегодня, дитя. То ли дело было вчера. – Линн всезнающе усмехнулась.

— У меня голова болела с утра. Проснулась уже с мигренью. - смиренно ответила Гвен.

— Потому что не надо реветь по ночам. По ночам надо… - Линн закатила выцветшие глаза к разгорающимся небесам, - А, ну да, тебе же ещё восемнадцати нет. Тебе надо спать. Еще. А мне — уже. А за всех, остальных кто находится в разбросе между тобой и мной, остается только радоваться. Но на рыдания, знаешь ли, точно не стоит тратить время. Это штука драгоценная — ну, может, для всех, кроме меня.

— А откуда вы знаете, что я плакала?

— Господи, детка, ну что ты думаешь — все такие же слепые, как твоё зеркало? Нос распух, веки красные — что же ты могла еще делать? Разве что аллергия — на что: на розы или на избыточное мужское внимание?

Линн вскользь улыбнулась, лукаво глянув на оторопевшую Гвен.

— Я не понимаю…

— Ох, ну что вы все такие непонятливые и ненаблюдательные? В моем возрасте остаётся только смотреть по сторонам — и злословить. Скажем так — вчера я гуляла тут же в то же самое время примерно.

— А-а-а-а... – смутилась Гвен

— Вот да. Видела, как вы выходили из этого пристанища унылых душ вдвоём со своим сумрачным молодчиком. В кои-то веки порадовалась его не столь суровой физиономии — а то так и хочется за зонтом пойти — такая черная туча всегда. – Линн деланно повела плечами, словно ее передернуло. - А тут даже что-то человеческое вроде проглядываться начало. А ты вообще порхала бабочкой — чуть ли не летела…

Гвен захлопала ресницами. Сидите внутри, проклятущие слезы. Ну, зачем она об этом опять напомнила…

— Нет, ты уж, пожалуйста, не рыдай — а то вон, уже глаза на мокром месте. Только не говори, что вы поругались. А то, может статься, он приревновал к тому скользкому змею, что таращился на тебя во время этого живописного заплыва?

— А вы и это видели?

— Ну, конечно, — говорю же тебе — скучно. Раз перед глазами забесплатно разыгрывают такую мелодраму — впору бежать за биноклем. И еще потом понаблюдала, как ты ручку кренделем сложила и змея-то и уволокла. Вот с этим будь поосторожнее, – погрозила ей тощим, как сухая веточка, пальцем Линн, - Это тебе не твой брутальный воздыхатель. Такой шутить не станет. Он стелет мягко — но спать будет невыносимо. Прямо как мне, начиная с пяти утра.

— Это просто знакомый моей тети. И старый приятель моей матери.

— А что, у Сесили Ла Суссен бывают «просто знакомые»? Вот уж не поверю. Особенно этот товарищ. Что же до «старых друзей» мамы… Милая моя девочка, что мужчинам только не приходит в голову сказать, чтобы пробить стену твоего исходного недоверия. Растопить лед, так скажем. Готова поспорить, что тип с вишневым табаком тебе наплел, что был в юности влюблен в твою молодую и прекрасную — судя по тебе, последний пункт вполне может быть правдой — родительницу? Что, как это они обычно говорят, стоял под окнами, не спал ночами, катал на мотоцикле…