Страница 80 из 87
Я подошёл поближе и медленно положил руку на цевьё охотничьего ружья, глядя Вовке в глаза, очень медленно отвёл ствол от лица Михалыча.
– Всё нормально, старик. Всё закончилось. А она там боится очень, – продолжал уговаривать я. – Наверняка выстрелы слышала…
– Иди, – только и сказал тот, не отводя взгляда от Михалыча. Тот сплюнул на землю сгусток крови, ощупывая языком разбитые губы и раскрошившиеся зубы. Я показал Вовке пистолет.
– Нет, иди ты. Я за ним пока присмотрю. Ты уж извини, но тебя с ним не оставлю. Остыть тебе надо, сам понимаешь.
Вовка, передал мне ружьё, снял ремень со штанов Михалыча и, рывком перевернув того на живот, крепко связал руки за спиной.
– Если рыпнется… Если хоть чуток дёрнется – сразу стреляй. Слышишь? Сразу! Стрелять надо быстрее, чем думаешь! Просто жми на курок и всё! Будешь думать – будешь мёртвым. Он бы точно не раздумывал… – А после небольшой паузы добавил: – Не слушай его, если говорить что-то начнёт. Лучше пристрели или хотя бы выруби.
Я кивнул, и Вовка, взяв у меня «Тулу», пошёл в барак.
– Ну, ты просто святой, земляк, – лёжа лицом в траву и шипя сквозь выбитые зубы, выговорил Михалыч, когда Вовкины шаги стихли. – Спасибо, что ли?
А потом с усмешкой добавил:
– Только он всё равно нас всех убьёт. И меня убьёт, и тебя, само собой, тоже…
– Пасть закрой, – рявкнул я, как можно убедительнее.
– Ох! Вай, баюс, баюс! – рассмеялся тот. – Я даже не знаю, кого из вас бояться больше: киллера-алкоголика, который даже кореша своего лучшего подставил, чтобы шкуру вонючую сохранить, или страшного землекопа, который штаны до сих пор не отстирал, после того, как от чертей по огородам бегал!
Он залился искренним хриплым смехом.
– Чё ты искал-то там, археолог? Небось, клад хотел втихаря откопать, пока спят все, да? Видели мы завещание, видели… Душевно! Мне даже стыдно чуток, что я такое приключение омрачил своими меркантильными просьбами. Генчик, кстати, там после тебя чуток порылся и перстенёк золотой откопал! Кто знает, если бы не дед, может там и клад этот нашёлся бы, а?
Михалыч смолк, посмотрел в сторону барака и попытался перевернуться на бок, но я наступил на спину, не позволяя это сделать, и тот снова обратился ко мне, продолжая лежать лицом вниз.
– Ну, что, земляк? Долго мы с тобой так сидеть тут будем? А часики тикают… Друг твой ружьишко-то не разрядил! А ты, небось, даже внимания не обратил, да? – он снова засмеялся. – Всё ещё доверяешь корешу? Воистину, глупость человеческая не имеет границ. Ну, ты сам подумай, нахрена ему ружьё, если он всех тут уже перевалил?
Я упрямо молчал, изо всех сил стараясь не поддаваться на провокации связанного пленника, хотя сомнения просто разрывали меня изнутри. А Михалыч всё продолжал точить мою уверенность.
– Не знаешь ты его, видать, Серёженька. Совсем не знаешь… Зверь он, корешок твой. Зверь страшный, хищный. На нём трупов больше, чем на Чикатило. Семьями людей вырезал! – последняя фраза была произнесена полушёпотом с сильной интонацией.
– На тебе меньше, что ли? – не выдержав, огрызнулся я.
– Я тоже не святой, Серёжа. А кто сейчас без греха? Ты, что ли? Очень сомневаюсь! Вот, Славика, например – безобиднейшего человека, который мухи в жизни не обидел – не вижу. Уезжал с тобой, а теперь нет человека. Где? Не спрашиваю. Почему? Потому что понимаю – выживает тот, кто бегает быстрее и у кого зубы покрепче. А теперь и ты тоже это хорошо усвоил. Не хуже меня теперь понимаешь. Время такое! Жизнь такая! Люди такие! Никому никто не нужен! Никто и никому!
– Молчал бы уже про зубы… Твои вон по траве рассыпались, – не смог удержаться я, чтобы не съязвить.
Но Михалыч не обратил внимания на мои слова. Он снова завозился, переворачиваясь с живота на бок и обращаясь ко мне лицом. На этот раз я не стал ему мешать.
– Не обольщайся, земляк, он и тебя уберёт. Обязательно уберёт! И девку твою тоже! Кстати, думаю, как раз сейчас этим и занят. Душит. Ну, или режет, чтобы ты выстрела не слышал. Ты сам-то подумай: мы все теперь можем ему свободы и жизни стоить – я о деньгах знаю, ты о делах его скорбных, девка – та вообще сдаст первому мусору! А ему пожизненное светит, да такое, что лучше издохнуть, чем надеяться на помилование! Думаешь, он не понимает этого? Ждёшь от него моральных принципов? На совесть его рассчитываешь? Или думаешь, на старого друга руку поднять не сможет? – Михалыч внимательно посмотрел мне в глаза, и вдруг громко захохотал. – Слушай, земляк, а ведь ты действительно думаешь, что он тебя живым отпустит! – снова смех. – И что? Будете жить-поживать и добра наживать, да? И кумом его возьмёте! Серёжа, он алкаш конченый, хладнокровный убийца, который за бабки людей со свету сживал! Он привык быть один, ты ему как кость в горле, а теперь ещё и опасная кость! Как же ты не понимаешь? – с каждым словом Михалыч начинал говорить всё быстрее и громче, видимо, начиная паниковать, и осознавая, что Вовка скоро вернётся, а времени на то, чтобы убедить меня в своей правоте, остаётся всё меньше.
Сказать по правде, в его словах была некая логика. И, думаю, он сам твёрдо верил в то, что пытался мне доказать, а я в очередной раз убедился в том, что Михалыч – очень не глупый человек. И кто знает, возможно, если бы Вовка ходил чуть дольше, я бы не выдержал и поддался воле эмоций. Но не успел.