Страница 40 из 87
– Будь здоров, сынку!
Выпив горькой и закусив яйцом, старик продолжил задумчиво:
– Ведьму тутычки селяне колысь втопили. В яру омут тогда був, в нём и втопили. Давно, годов триста тому, може больше. Хлопцев молодых со свету сживала паскуда. Придёт к ней кто погадать, чи ещё там шо, она ему в ухо пошепчет, поколдует, а тот ночью тогда идёт и сам в том омуте топится. Так её, говорять, потом саму люди в том омуте втопили, а она там и пропала. Сгинула! Усем селом по дну искали, как у землю провалилась – нема! Ага… Меня ще бабка моя той ведьмою пугала, колы я мальцом бегав сюда с хлопцами у войну гулять. Говорила, шо она до сих пор ходит и детишек малых в реку заманивает.
К этому времени уже совсем стемнело, и над лесом взошла полная луна, заполняя всё вокруг холодным серебристым светом. Сказки деда Прохора очень гармонично сочетались с такой обстановкой, а алкоголь, в разы усиливший эмоциональный фон беседы, стимулировал нервы не меньше, чем фильм «Вий», просмотренный когда-то в далёком детстве с Вовкой в кинотеатре.
– Потом река в сторону ушла, – продолжал старик, – а вместе с нею и омут обсох, токмо яр этот и остался. В нас на огороде через ту ведьму, близко до яра, не растёт ничаво, окромя бурьяна – гниёт усё. Потому мы картохи подле дома садим, там они добрые растуть, крупные. И за селом ещё один огород с бабою держали, царство ей небесное. А тут не растёт. Место совсем гиблое, сынку. Люди говорять, черти ту ведьму под землю к себе потянули, специально ход из пекла прорывши, потому и не нашли её опосля. А ещё говорять, теперича, кто спустится у ту яму сам, назад не повернётся – черти к себе заберуть.
– Ну, может не всё так страшно, отец? Мы ж с Вовкой как-то вернулись. – Я старался придать голосу беззаботный тон, но, то ли водка подействовала, то ли я вправду проникся рассказом деда, только говорить получалось с предательскими нотками волнения в голосе.
– Не страшно, говоришь? – Прохор Матвеевич возмущённо потряс в воздухе кулаком. – Людей тут много сгибло! Могила тутычки страшная! В пекло ворота! Куды вы с лопатой лезете, окаянные? Погублять черти дураков молодых! Они таких как раз люблять! Скольких вже со свету сжили, вас токмо там не хватает! Кабы б не я, жарили б вас теперича на сковороде, и поминай как звали! А кабы б вы под ноги себе глядели, а не куды ни попадя, то руки чёрные, волосатые узрели бы, когда те с под земли к тебе тянулись! Они ж тебя за ноги вже хватать хотели! Ты думаешь, чаво я в таз колотить стал?! Я от тебя чертей гнал, ирод ты тупоголовый!
Надо сказать, что такой эмоциональный стиль повествования возымел некоторый эффект, и мне почему-то очень захотелось вернуться во двор. Прямо сейчас! Сразу! Я тут же поджал, свисавшие до этого в овраг ноги, обернулся в сторону двора, и с трудом рассмотрел силуэты ждущих нас Оли и Вовки. Они всё это время внимательно наблюдали за нами, а эти последние слова деда, должно быть, отчётливо расслышали в ночной тишине. Уж очень громко дед кричал.
– Умеете вы пугать, Прохор Матвеевич, – ничуть не кривя душой, сказал я, и немного поразмыслив, добавил: – Бог с вами, убедили. Не будем мы тут больше ничего рыть. Уедем. Давайте лучше выпьем ещё, а то... Чтоб вы, блин, здоровы были, Прохор Матвеевич!
Дед подал мне свой стакан и еле заметно кивнул.
– Езжайте, сынки, езжайте… Ольгу мою, токмо, не смей обидеть, слышь?
Я удивлённо уставился на старика.
– Чаво смотришь, басурманин? Думаешь совсем дед из ума выжил, шо вже не понимает ничаво, окромя чёртовых делов? Чи думаешь не заметил я, как она на тебя глядит? Токмо гляди, сынку, друг у тебя дюже в этих делах прыткий. Отобьёт! А Ольга в нас девка добрая! – старик хитро сощурил глаз и негромко захихикал.