Дыхание осени

Не сбиваясь, делая вид, что пустое, Яр продолжает рассказывать. А я думаю: вот ведь странно – иногда двум людям нужно просто поговорить, иногда выговориться, иногда отмолчаться, иногда – не перебивая, послушать. Нелегко ему говорить, ну а мне нелегко принимать признание; словно обухом по голове, хотя я о чем-то и догадывалась.

Да, он выманил мать и приехал за мной и Егором. Да, могу смело считать, что подстроил свой переезд в наш дом – он и не думает оправдываться. Да, он знает, что хочу, чтобы съехал сегодня же, но нет – суматоха все равно была не зря. И приезд матери нужен, и встреча с отцом, и эта минута, которую делим вдвоем, не лишняя.

- А зачем? – спрашиваю.

Он замолкает. А потом усмехается, но мне даже в усмешке видится сожаление.

- Я так много сказал тебе, но ты не готова услышать.

- Разве? Я слушаю.

- Это разные вещи, Злата. Я хочу, чтобы ты услышала. Я хочу, чтобы ты поняла. Я хочу, чтобы ты прочувствовала…

- Здесь сложнее, - признаюсь.

Он не сдается, не переводит разговор на другую тему, не отмахивается. Он вдруг оказывается так близко, что сложно дышать и говорит то, от чего дыхание прерывается.

- Помнишь, ты однажды спросила, почему мне трудно поверить в твою любовь?

Мне ужасно стыдно, потому что я помню. Я не только не сомневалась в своих чувствах, я была уверена, что смогу вызвать у Яра ответные. Слишком наивна. Слишком самонадеянна. Слишком уже не я. Да, не я, потому дышу вольно. Но пусть вспоминает – а мне-то что? Мне уже все равно.

- Ты тогда удивилась, и сказала, неужели никто и никогда не любил меня? Неужели не говорил, что у него голова идет кругом от одного моего взгляда? Что забывает дышать от моих прикосновений? И что сердце бьется раза в два быстрее, когда он просто сидит рядом со мной и почти останавливается, когда меня нет? Неужели никто не умирал от моих поцелуев? И не возрождался от них? И никто не жаловался на лихорадку, когда я скидываю рубашку в лучах заходящего солнца, а потом расстегиваю верхнюю пуговицу брюк и делаю шаг?..

Он практически слово в слово повторяет мое признание, и голова и впрямь немного кружится. У него хорошая память. Жаль, что и я на свою не жалуюсь.

- Ты сказал, что никто из тех, кому бы ты верил, - перебиваю его, потому что дальше совсем невозможное…

- Да, - легко соглашается, не цитируя больше. Поворачивает мое лицо и выдыхает в сомкнутые губы: - Но тебе я поверил.

И мне кажется, будто снег не на улице, а в салоне машины, будто кто-то горсть засунул за воротник дорогущей шубы, а еще одну горсть, выдав за сахар, заставил попробовать.

Яр замолкает, а я кутаюсь в мех и лихорадочно перевожу с его языка на свой. Это что получается… это он только что мне признался… в любви?..

- Сказки пишешь, а в реальность не веришь, - журит ласково.

- Потому и пишу, - огрызаюсь.

- А ты попробуй поверить, Злата, - склоняется к моему лицу, медленно, давая возможность удрать, и в то же время не позволяя – магнетическим взглядом, не убиваемым притяжением, и такой ранимой надеждой в глазах, что у меня слезятся глаза. От жалости к тому мальчику, которого не научили любить. От сожаления, что он полюбил слишком поздно. От разочарования, что я пуста, мне нечего ему дать… разве что…

Я тянусь к его губам самовольно, вбираю в себя дыхание, давлю ненужные слезы, и пью его горечь, его надежды – до дна. И еще глубже. Когда выныриваем из водоворота, спешно распахиваю дверь. Бежать… бежать… бежать… можно не вырваться…

- Убегаешь? – раздается у меня за спиной.

И я закрываю дверь.

Передышка.

Однажды Егор, прочтя мою сказку, сказал, что Яр – это фея, а я – рыжий гном, вот только он не уверен, стоит ли фея такой большой жертвы.

Стоит ли?

Обернувшись, прислоняю ладонь к его прохладной щеке, все еще прохладной, несмотря на мое дыхание.

Ледяной фей, которого могу растопить, вот только… хочу ли?

Провожу губами вдоль линии подбородка. Обратно. Пальцем очерчиваю контур губ, как в первый день, когда познакомились, только он не пытается поймать меня. Он позволяет попасться. А я осторожна. Танцую по грани, ласкаю, впитываю его прерывистый вздох поцелуем. Не он целует, а я. Потому что могу. Потому что хочу. Потому что я – двойственный знак. Потому что свободна.

- Мне нужно подумать, - говорю, прислонившись к его груди и прислушиваясь, как гулко стучит растревоженное сердце.

Он молчит. Он, быть может, думает, что я мщу: он ведь тоже хотел подумать, сбежав от меня… Я не спорю. Захочет – поверит. А нет… Это мы уже проходили.

- Злата… - Так уютно в его ладонях, и глаза практически закрываются, но я держусь, не хочу пропустить ни минуты с ним. – Помнишь, что я тебе говорил? Я хочу быть не просто твоим первым мужчиной. Я хочу быть твоим мужчиной. Но я так и не знаю, примешь ли ты меня всего…