Страница 103 из 147
- Слышишь? Это в Воронцове, на танцах.
- Ну и тишина тут! - заметил Агафон. - Неужели за семь километров слышно?
- А как ты думал? Конечно. Тут шуметь нечему.
- Вообще-то хорошо. Но только вот одно смущает - что сейчас Элька делает?
- Спит небось. Они там, по-моему, поддавали куда крепче, нашего.
- Ты так и не спросил, кто там сейчас живет?
- Забыл. Да и вообще бабку не хотелось тревожить всякими вопросами. Слишком уж серьезное дело.
- Может, ты и прав. Только ведь что-то надо делать. Или по-хорошему с ней договариваться, или по-плохому.
- Ты что, предлагаешь сейчас к ней залезть? Шум на всю деревню поднять? Стреканет пару очередей - мало не покажется, автомат-то она у тебя забрала...
Агафон досадливо поморщился:
- Ну и что ты предлагаешь? Ждать, пока она возьмет ключики и на автобусе слиняет? Она, между прочим, уже могла проскочить, кстати. Лесом, не выходя на улицу. Оставить "Волгу" здесь и смыться пешком.
- А с чего ты взял, будто она заметила, что мы здесь?
- В этой деревне сейчас только две машины. Ее и наша. А мы, между прочим, два раза тарахтели, когда приезжали и когда во "двор" машину загоняли. Наверняка обратила внимание.
- Может, и обратила. Только таких "девяток", как моя, тыщи. Ну, допустим, увидела она ее из окна. И что? Номер с такого расстояния не прочтешь.
- А морды наши, само собой, не в счет? Или одежда хотя бы?
- Между прочим, машину она еще могла увидеть, а нас - навряд ли. Куст сирени заслонял. Вот этот, рядом с калиткой.
- Соседи могли подсказать...
Агафон собрался привести еще какой-то аргумент, но тут от дома, у которого стояла Элькина "Волга", послышался скрип двери, ступенек, а потом шаги. Шли две женщины, шушукались невнятно, потом вдруг звонко заржали.
- Ну, Ксюха, ты и сказала! - отхохотавшись, заметила одна из дам, и Агафон с Гребешком тут же узнали Элькин голос. "Поддатая", - Агафон, как старый "сексопохметолог", в диагнозах ошибался редко.
- Запросто! - очень самодовольно сказала вторая. Ее голос куропаточникам был явно незнаком, но в нем ощущался заметный хмель.
Они опять перешли на шушуканье и, протопав по деревянному настилу во дворе избы, вышли на улицу, тихо скрипнув калиткой.
- Сюда идут, - шепотом произнес Гребешок, - свалим с крыльца на всякий случай?
- Зачем? В темноте они нас не рассмотрят. И потом, ты что думаешь, они сюда с автоматом придут?
- Ксюха, ты петь умеешь? - спросила Элька.
- Иногда, от сильного кайфа. А что?
- Ну, какую-нибудь русскую народную, блатную-хороводную...
- З-запросто! - плохо различимая во тьме Элькина спутница откашлялась с нарочито старческими интонациями: "Кхе-кхе!" и завела довольно сильным, хотя и пьяноватым голосом:
Ромашки спрятались, поникли лютики,
Когда застыла я от горьких слов...
Элька тут же подтянула, и уже в два голоса над заснувшей деревней понеслось:
Зачем вы, девочки-и, красивых любите?
Непостоянная у них любовь!
Они постепенно приближались к дому бабы Дуси. Если первый куплет бабоньки спели в лирическом ключе и стараясь прежде всего, чтоб исполнить красиво, то второй проорали именно в расчете на громкость. Может, найдется в деревне хоть какой-нибудь гражданин, который заинтересуется, отчего девушки так надрываются?
Впрочем, из застольного разговора с бабкой Агафону с Гребешком было известно, что самому молодому из мужиков, коренных жителей Конца, сравнялось семьдесят.
В общем, надрывались девки зря. Наконец Эля и Ксюша, поравнялись с крыльцом, где покуривали куропаточники. Как раз в это время они допели песню про ромашки и лютики, после чего без перекура взялись за следующую. Тоже, естественно, из бабского застольного репертуара:
Огней так много золотых
На улицах Саратова...
Зоркий глаз Эльки углядел, однако, красноватое мерцание сигарет сквозь щель полузакрытой двери. Она оборвала пение и сказала:
- Ага, а вот тут-то мы и закурить стрельнем!
- Запросто! - подтвердила Ксюха.
- Ну и что делать будем? - обеспокоенно пробормотал Гребешок. Девицы уже открывали щеколду калитки.
- Общаться, - лаконично произнес Агафон. - На ловца и зверь бежит.
Легкий топоток двух пар туфель быстро добежал от калитки до крыльца терраски. Дверь дернули за ручку с внешней стороны, она открылась.
- Здрасте, мальчики! - сказала Элька. - Сигаретки не будет?
- Будет сигаретка, - Агафон произнес это весьма спокойно и вытащил пачку.
Элька даже при свете сигареты лицо рассмотреть не могла, но голос ей показался знакомым. Правда, алкоголь изрядно нарушил у нее способность к логическому мышлению, а также и память ослабил, и она сообразить сразу, что нарвалась на кого-то из тех, кого пыталась жестоко кинуть, не сумела.
- Спасибо, вы очень любезны, - покривлялась береговская этуаль. Ксюша тоже полезла в пачку, и тут куропаточники с удивлением увидели, что рука у нее с внешней стороны намного темнее Элькиной. А когда девушки прикурили от услужливо выставленной Гребешком зажигалки, пламя на несколько секунд осветило их лица, и все стало ясно.
Большие глазищи, ярко-белые зубки, выпуклые темно-красные губы... Волосы чернее воронова крыла, свитые в дикое множество мелких косичек. Наконец, кожа цвета темного шоколада.
- Ты чего, африканка, что ли? - с легким обалдением произнес Гребешок.
- Конечно, только сегодня из Африки, а позавчера, блин, хвост отпал и с дерева слезла, - невозмутимо произнесла чернокожая.
- А по-русски шпаришь классно, без акцента, - заметил Агафон.
- Ничего не поделаешь, приходится.
- Прямо как в анекдоте, - хмыкнул Гребешок. - Спрашивает, значит, негритенок у матери: "Мама, а почему у меня такая черная кожа?" Мать отвечает: "А затем, сынок, чтоб защитить тебя от палящего африканского солнца". Негритенок опять спрашивает: "Мама, а почему у меня такие жесткие и курчавые волосы?" - "А это, сынок, чтоб ты не цеплялся волосами за листья пальм, которые растут в вечнозеленых африканских джунглях под палящим африканским солнцем". - "Мама, а почему у меня такие крепкие и красивые белые зубы?" - "А это, сынок, чтоб ты мог разгрызать кокосы, которые висят на пальмах, растущих в вечнозеленых джунглях под палящим африканским солнцем". - "Слушай, мам, а какого же хрена мы тогда в Архангельске живем?"