Разлом

      Глубоко вздохнув и звучно почесав бороду, Серхас развернул на столе очередной свиток, прижав один его край чернильницей, другой печатью, третий ножницами. Для прищемления четвертого края подходящих предметов под рукой не нашлось, и архимаг, выдвинув ящик стола, не глядя запустил туда руку, извлек первый попавшийся под нее амулет и утвердил его на оставшемся углу. Далее в ход пошли линейки и циркули, которыми производились замеры на разложенных по столу свитках и перья, с помощью которых чародей что-то считал и записывал на клочках бумаги, изредка вздыхая то недовольно, то изумленно, но по большей части удовлетворенно хмыкая.

      Покончив, наконец, с работой, архимаг сел в кресло, сладко потянулся, поскреб ногтями бороду, затем шею. Вновь открыл ящик стола, запустив руку в ворох амулетов, поворошил их сначала небрежно, затем все более и более сосредоточенно. Под конец Серхас копался там уже обеими руками яростно и внимательно перебирая содержимое. Но так и не найдя искомого, задвинул ящик и разочарованно откинулся на спинку кресла.

      В этот момент раздался стук в дверь, которая не преминула тут же открыться, впустив неуклюже протиснувшегося в образовавшуюся щелку Олвиса с ворохом свитков в обнимку.

      − Можно влететь? − торопливо и без особой учтивости осведомился серафим.

      − Что спрашиваешь, раз и так уже влетел? − махнул рукой Серхас.

      − Да так. Приличия ради, − ни малость не смутившись, пожал плечами Олвис. − Я тут новые отчеты о разломе доставил.

      − Приличия ради после стука ждут ответа, а не вламываются без спросу! − архимаг нравоучительно поднял вверх указательный палец правой руки. Серафим примирительно оскалился, всем своим видом показывая, что, мол, наставления он выслушать-то выслушает, но на путь исправления вставать не собирается.

      − Летают тут всякие, а потом амулеты пропадают, − обреченно буркнул чародей, после минутного любования наичестнейшим выражением морды своего крылатого помощника.

      − Это какие такие амулеты? − возмутился Олвис.

      − А такие «такие» амулеты! − передразнил его Серхас, вскочив с кресла, уперев руки в столешницу и испепеляющее сверкнув глазами. − Которые у меня в ящике лежат. − Для пущей убедительности он выдвинул оный ящик резким движением и изобличающее ткнул в него пальцем.

      − Уж не про те ли вы амулеты, господин, что округлую форму имеют с горлышком, да сосудом для вина служат? − разлившись в ехидной ухмылке «догадался» серафим.

      − Поговори еще мне тут! − сурово прикрикнул на него Серхас, грозно потрясая указательным пальцем. Затем, полный чувства собственного достоинства уселся в кресло и, переменив гнев на милость, протянул руку: − Давай свои отчеты.

      Развернув на столе новую партию свитков и произведя необходимые расчеты, архимаг удовлетворенно огладил бороду:

      − Кажется, наш план работает! − провозгласил он.

      − Неужели? − серафим, терпеливо ожидавший в сторонке окончания бумажной возни, вопросительно изогнул бровь и, подлетев к столу Серхаса, с любопытством взглянул на разложенные бумаги.

      − Посмотри сам. − Архимаг охотно подвинулся, давая Олвису возможность получше все разглядеть. − Пасть затягивается быстрее с каждым часом. Пусть этот процесс идет неравномерными скачками, но тенденцию к уменьшению нельзя отрицать. Скорость с которой затягивается разрыв в материи мира значительно превышает ту скорость с которой он когда-либо рос.

      − Значит ли это, что вскоре угроза исчезнет совсем? − серафим, тупо взиравший на намалеванные в свитках графики и цифры самостоятельно не смог сделать из увиденного никаких выводов, однако словам своего господина не мог не доверять.

      − Увы, мой друг, − вздохнул Серхас, − даже сейчас мы не можем строить точные прогнозы. На данный момент существование нашего мира зависит лишь от Эдвина и Алкэ. Но эти двое слишком непредсказуемы, чтобы я мог с уверенностью утверждать что бы то ни было.

      − Может все-таки стоило им все объяснить, чтобы избежать случайностей?

      − О, нет, Олвис! Любовь − самая сильная и непредсказуемая магия. Она не терпит ничего преднамеренного, рассудочного. Зато непреодолимые препятствия, типа злобных Белых магов и необходимости самопожертвования, заставляют ее разгореться еще сильнее. − Чародей заговорщически подмигнул своему серафиму.

* * *

      Сквозь полуприкрытые шторы мягко струился утренний свет, пуская солнечных зайчиков по одеялу и моему лицу. Назойливые животные без устали скакали по щекам, дули в нос, приподнимали веки и дергали за мочки ушей. После множественных, но безуспешных попыток по-хорошему (то бишь отмахиванием и недовольным поскуливанием) отделаться от кроликоподобных лучиков, как назло оказавшихся волшебными, а потому чересчур живыми, пришлось-таки попрощаться со сладким сном и открыть глаза. Проведя сию процедуру, я мстительно похватала зайчиков за уши (оказавшиеся довольно горячими) и поскидывала с кровати. Те наконец-то успокоились и ускакали по своим делам, а моя голова сама собой плюхнулась обратно на грудь колдуну в тщетной попытке наскрести остатков дремоты еще хотя бы минут на пятнадцать сна.

      Эдвин, судя по всему, не спал уже давно, однако лежал с открытыми глазами тихо и смирно, старательно делая вид, что боится лишний раз пошевелиться и разбудить меня и к действиям ушастых рецидивистов не имеет ни малейшего отношения. Отчаявшись поймать остатки сна, видимо, ретировавшиеся вместе с солнечными зайчиками, я зевнула напоследок, подняла голову и заглянула в глаза чародею. Он улыбнулся, притянул к себе, поцеловал в губы.

      Эх, романтика! Еще бы зубы почистить…

      − Знаешь, − Эдвин ласково провел пальцем по моей щеке от виска к губам, с нежностью глядя в глаза, − я раньше слышал, что ночь, проведенная с любимой никогда не сравнится и с сотней ночей, проведенный с нелюбимыми. Теперь я точно знаю, что это правда.

      И он снова потянулся за поцелуем.

      Все было так замечательно, романтично, упоительно!

      И так… правильно, что меня аж передернуло. Нет, что-то здесь не так. Что-то определенно не так! Да, все как в сказке, но кто же верит в сказки в двадцать лет? 

      Да, со мной произошло то, чего произойти не могло, я попала в другой мир, увидела невообразимых созданий, познакомилась с кучей Белых магов и одним черным колдуном, сама научилась пользоваться магией. Но счастливого сказочного конца как-то не предвиделось…

      − Эдвин, − я приподнялась на локте и сурово глянула на чародея, − а что будет дальше?

      − В каком смысле? Если ты имеешь ввиду нас с тобой, то мы любим друг друга и будем вместе, − с непоколебимой уверенностью заявил Эдвин, в качестве доказательства покрепче стиснув меня в объятиях.

      − Надолго ли? − поморщилась я, переводя дыхание и незаметно поверяя, все ли ребра на месте. − Ткань мира разорвана, он погибает. Хочешь сказать, что нас ждет перспектива а-ля жили они недолго, но счастливо и умерли в один день?

      Колдун тут же ослабил хватку, отвернулся и обиженно запыхтел.

      − Во-первых, − бросил он через спину, − разлом начал затягиваться, а такого еще никогда не было. Быть может, все обойдется и без гибели мира. А, во-вторых… − голос Эдвина дрогнул, и он, помолчав, обернулся ко мне и тихо и вкрадчиво продолжил: − Во-вторых, Алкэ, я прожил семь с лишним сотен лет, но без малейшего сожаления отдал бы их за семь дней рядом с тобой. И я верю, что сколько бы времени нам ни было отведено, если мы любим друг друга, то проживем его так, что оно покажется вечностью. Вечностью счастья.

      Наверно, такие или подобные слова мечтает услышать каждая девушка. Но, увы, что-то близкое к сказанному Эдвином по романтике, душещипательности и пафосу мне говорили раньше и не один раз. Но эти слова всегда оказывались ложью. В итоге, не раз обжегшись, я зареклась принимать их близко к сердцу.

      Вот только теперь я металась, словно лист на осеннем ветру, не зная, чему верить. Сердце трепетало в наивном, детском стремлении к счастью, любви, сказке, а разум сжигал иллюзии дотла, оставляя пустоту в душе взамен развеянного по ветру пепла.

      И сейчас был тот редкий случай, когда разум взял верх. Напрямую говорить колдуну о своем скептицизме я не собиралась, а потому к развенчанию его любовных фантазий решила подойти издалека:

      − А ты не думал, что мгновения счастья, которых достаточно будет нам, не удовлетворят жажду жизни обитателей этого мира, вынужденных умирать за компанию с нами? − Я, конечно, никогда не отличалась особым гуманизмом в отношении абстрактных человеков, если речь шла не о моем личном участии в чьем-то убийстве, но совсем уж списывать со счетов миллионы людей, не считая прочих тварей по паре, совесть все-таки не позволяла.

      − Да, ты права, − поджал губы Эдвин, на мой взгляд, слишком легко согласившийся. − Пока разлом не уничтожен, он так и будет немой угрозой нависать над жизнью этого мира и его обитателей. А ты ведь хочешь, чтобы они были в безопасности?

      Я кивнула в знак согласия.

      − Что ж, раз так, то мы пришли к тому, с чего начали, − Эдвин усмехнулся. Нехорошо так! И с напускной непринужденностью выдвинул предложение: − Ты должна убить меня, ради спасения мира.

      Его глаза сверкнули холодно и язвительно, но губы предательски дрожали, выдавая скрывавшуюся за словами обиду. Я старалась смотреть на колдуна как можно более хладнокровно и безразлично, на деле не зная, как себя повести. В итоге, битву масок проиграл Эдвин, с горечью выдавив:

      − Если честно, я всегда думал, что жизнью любимого человека никогда не пожертвуешь даже ради жизни целого мира!

      − Я и не собираюсь жертвовать твоей жизнью! − искреннее запротестовала я. − Ведь наверняка же есть другой способ устранить разлом, не убивая тебя!

      − Ага, есть. Мне всего-навсего нужно совершить самоубийство. Эффект тот же, но тебе не придется руки марать! − Колдун так вдохновился от собственной язвительной тирады, что аж не смог улежать на месте. Он подскочил, сев на колени и предоставив себя во всей обнаженной красе для детального рассмотрения, к которому я тут же и приступила, не столько из интереса, сколько из вредности. 

      Эдвин, не потерпев двусмысленных взглядов, обмотался краем одеяла вокруг талии и победоносно скрестил руки на груди.

      − Дурак! А о том, чтобы отказаться от магии ты не подумал?! Раз Пасть увеличивается, когда ты колдуешь, может, стоит этого попросту не делать? − возмутилась я, тоже вскочив с нагретой простыни и усевшись напротив чародея. По живописности картина, явленная мной, не уступала предыдущей, а при условии, что привлекающие внимание части тела располагаются у девушек не только ниже пояса, но и выше, пожалуй, даже переплевывала. Колдун мстительно смерил меня взглядом, демонстративно задерживая его в самых интересных местах. Не потерпев нахальства, я резко дернула одеяло за свой конец, одним движением сорвав «набедренную повязку» Эдвина и прикрыв себя по самую шею.

      − Колдовство стало частью меня! Для меня чародействовать так же естественно, как дышать! Я колдую и не замечаю этого! − выпалил чародей и рванул на себя одеяло, надеясь застать меня врасплох. Не тут-то было! Готовая к обманным маневрам, я крепко держала свой край и, вместо того чтобы его выпустить, столбом заваливалась вслед за ним. Поняв, что силой ничего не сможет добиться, Эдвин придвинулся ближе и стыдливо прикрылся свободным углом одеяла.

      − Может, все-таки получится отказаться от части себя, дабы не потерять себя полностью? − расчувствовавшись от такой уступчивости чародея, я даже сменила гневный тон на примирительный. Колдун, однако, инициативу не оценил по достоинству, продолжая бушевать, как закипающий чайник:

      − Но тогда я буду никем! Я лишусь и этого замка, и всех богатств! Даже Луцифарио исчезнет… − с горечью произнес он, резко сбавив обороты. − Тогда… я нужен буду тебе тогда?

      «Нужен? Что за глупый вопрос? Конечно, нужен! Без замка, без богатств, без пресловутого магического бессмертия!» − возопило все внутри меня. Но это был голос сердца.

      А разум назойливо шептал другое. Мужчинам нельзя доверять. Они умеют плести кружево из красивых слов, которое очень скоро превращается в цепи кандалов. Как долго рай с любимым в чужом мире, в ветхой хибарке с удобствами во дворе и вечно холодной водой из колодца, которую надо еще натаскать, будет казаться раем? И готова ли я променять на это свой собственный мир, бабушку, друзей, уютную квартирку, звание мастера спорта, к которому так долго шла? Неужели я должна навсегда лишиться того, что имела, чего добивалась, за что боролась всю жизнь?

      Мне казалось, что в тот момент внутри меня боролись два человека. Таких разных. По-своему мудрых и по-своему наивных.

      Но кто из этих двоих был мной, истинной мной, я так и не могла решить…

Кажется, я безумно хотела сказать Эдвину: «Ты будешь нужен мне любой!»

      А сказала лишь:

      − Я хочу домой…

      − Понятно, − немного помедлив, тихо ответил он, встал с кровати, натянул штаны, накинул рубаху.

      Я молча смотрела, как он одевается, остекленевшим взглядом смотря куда-то сквозь него, на стену.

      … Что-то внутри меня разорвалось, пронзив резкой болью, увеличиваясь, разрастаясь, поражая каждую мельчайшую частицу существа, уничтожая изнутри…

      Он вышел, легонько хлопнув дверью. И тут я словно очнулась.

      − Эдвин! − заполошно закричала я, вскочила с кровати, запутавшись в одеяле и неуклюже завалившись на пол. С трудом освободившись от пут, я кинулась к двери. Опомнилась, бросилась к кровати, подхватив платье, валяющееся подле нее, а потом − снова к двери. Выскочила в коридор, кое-как протиснувшись в ворот и на ходу одергивая подол, побежала вслед за удаляющимися шагами Эдвина.

      Коридор.

      Коридор.

      Дверь.

      Лестница.

      Еще коридор.

      Я неслась вслед за колдуном, я слышала эхо от его шагов, порой мне даже мерещилась его белая рубаха, мелькнувшая за очередным поворотом.

      Я звала его по имени, просила остановиться и бежала, бежала вслед за ним.

      А Черный замок сходил с ума, если он, конечно, мог это сделать, не зная, чьи желания выполнять − своего господина, жаждущего убежать от возлюбленной, или возлюбленной, жаждущей его догнать.

      − Эдвин! Постой! Прости! − в очередной раз выкрикнула я.

      К черту все принципы!

      К черту разум и гордость!

      К черту все, что у меня было и все, чего я добивалась!

      Сейчас от меня уходило, убегало, ускользало что-то большее, намного большее!

      Вылетев за очередной поворот, я увидела Эдвина. Он стоял с поникшими плечами спиной ко мне, словно шел и вдруг остановился, но поворачиваться ко мне лицом не спешил. Я тоже резко притормозила, разом растеряв все слова, которые вертелись в голове. Постояла немного, сделала неуверенный шаг к нему.

      И в этот момент с отвратным свистом передо мной закружилась воронка, словно сотканная из ветра и тумана. Колдун резко обернулся. А из развеявшейся воронки и рассеявшегося тумана шагнул архимаг Серхас собственной разъяренной и потрепанной персоной.

      − Вы! − чародей изобличающе ткнул указательным пальцем сначала в сторону Эдвина, потом — в мою, дабы устранить всяческие разночтения по поводу того, к кому еще он мог обращаться, хотя поблизости других претендентов и так не было. − Вы − идиоты! − провозгласил он.

      Не знаю, как колдун, но лично я, ввиду последних событий, существенно повысивших самокритичность, была абсолютно согласна с данной оценкой собственных умственных способностей.

      − А я − еще больший идиот! − тут же добавил Серхас, так и не дав мне с головой погрузиться в самокопание. − Потому что поверил в вас!

      О том, какую именно веру, основанную на идиотизме, архимаг имел ввиду я так и не догадалась, а спросить постеснялась. Эдвина молчаливое недоумение не устроило и он, изобразив язвительную гримасу, уже открыл было рот, чтобы выдать соответствующую ей тираду. Серхас протарабанил какую-то фразу на заклинательном языке, взмахнул рукой, и колдун, начавший было излагать свои мысли, резко осекся, поняв, что ожесточенно шевеля губами, не издает ни звука.

      − Из-за вас… − здесь Серхас определенно хотел употребить какое-то не очень цензурное определение, но воспитание взяло верх, и он воздержался, ограничившись устрашающей мимикой. − За последние пятнадцать минут Пасть разрослась настолько сильно, что успела поглотить четвертую часть нашего мира! Из-за твоей мании преследования, − архимаг злобно глянул в сторону колдуна, − мне пришлось тратить драгоценные силы на то, чтобы пробить защиту Черного замка и попасть сюда, вместо того, чтобы потратить их на сдерживание разлома! − бушевал архимаг. − А ты… − чародей обратил к тут же напрягшейся мне не более приветливый взор, − женщина!.. Про тебя вообще лучше промолчу! — Я облегченно выдохнула. Додумывать гадости в свой адрес все-таки приятнее, чем выслушивать их от других. — Не можете разобраться со своими отношениями − так разбирайтесь с разломом! − гневно постановил он и, не давая ни времени, ни возможности понять, какое конкретно мы имеем ко всему произошедшему отношение, похватал нас с Эдвином за руки, выкрикнул очередную заковыристую фразу, топнул ногой, и туманное облако со свистом закрутилось вокруг нас.

      Я зажмурилась.

      А когда открыла глаза, взору моему предстала поистине эпическая картина. Небеса, разверзлись алой пульсирующей раной, из которой тянулись к растерзанной земле огромные отвратительные щупальца, с корнем вырывавшие вековые деревья, вздымавшие землю, сминавшие избы и изгороди, с такой легкостью, словно те были сделаны из бумаги. От шустрых слизистых тварей в разные стороны с диким визгом, кудахтаньем, лаем, мяуканьем, блеяньем и прочими разнородными возгласами рассыпалась в разные стороны деревенская живность.

      − Жителей серафимы успели отвести на безопасное расстояние, − пояснил Серхас, словно угадав мои опасения.

      Путь расползающимся щупальцам преграждал заслон из Белых магов, стоящих нескольких метрах друг от друга, беспрестанно читающих заклинания, испускающих из рук то огонь, то молнии, то световые лучи, безжалостно опустошая свой магический резерв. Когда один из чародеев, пошатываясь, терял равновесие, его подхватывали под руки и оттаскивали в сторону ученики, дежурящие неподалеку, а на его место вставал другой, успевший немного передохнуть и восстановить силы маг. Я нисколько не сомневалась, что сейчас, здесь, собрались все обитатели Мраморного замка, собрались без надежды уничтожить разрыв материи, а лишь ради того, чтобы выиграть хоть немного времени, приостановить рост Пасти, отвоевать для людей еще хоть несколько мгновений жизни, за которые, быть может, успеет случиться чудо, способное их спасти.

      − Мы не сможем ее долго сдерживать! − прокричал Серхас, указывая в сторону Пасти и стараясь перекрыть окружающий шум. − Делайте что-нибудь!

      − Что?! − в один голос возопили мы с Эдвином.

      − Что угодно, лишь бы это нас спасло!

      За эту фразу я Серхаса возненавидела. Потому что Эдвин знал лишь один путь к спасению, и мне слишком хорошо было известно, какой…

      Колдун не стал вдаваться в традиционный героический пафос, устраивая долгие прощания с пробивающими слезу монологами, в течение которых особо жалостливые зрители еще не раз успели бы отговорить храбреца от самопожертвования.

      Он просто обернулся ко мне, еще не верящей в то, что он действительно сделает это, одними губами шепнул: «Живи!», взмахнул рукавом и растворился вместе с туманной дымкой, объявшей его на какое-то мгновенье.

      В следующий миг я увидела Эдвина уже возле линии, в которую выстроились сдерживавшие разлом Белые маги. Поняв все без слов, те пропустили колдуна, некоторые благодарно кивнули на прощание. А он пошел, не оглядываясь, навстречу тянущимся к нему щупальцам.

      − Эдвин!!! − Я рванулась вперед, но руки архимага с неожиданной силой обхватили меня поперек тела.

      Я брыкалась, извивалась и, кажется, пронзительно кричала. А потом, резко обессилев, начала оседать, в глазах потемнело…

      … А вокруг мельчайшие частицы закружились в безумном танце, растворяясь во мне, растворяя меня в себе. Закружились, подхватили, понесли.

      Понесли навстречу ветру, небесам и боли.

      Боли, пронзающей насквозь, боли, рвущей на куски. Лишающей сил, испепеляющей боли.

      А я летела, летела навстречу ей, крича и плача, но не поддаваясь.

Летела, как мотылек на пламя свечи, обжигая крылья, но не боясь умереть.

      Я нырнула в Пасть, охотно заглотившую меня, но не знавшую, что полакомилась приманкой.

      Я нырнула в Пасть, на мгновение растворившись в ней, став ей самой, познав ее.

      … Теперь я знала, что ее породило.

      … Вместе с криком из горла хлынула кровь.

      С тех пор, как я потеряла сознание, казалось, не прошло и пары мгновений − колдун так и не успел сделать навстречу щупальцам те несколько шагов, что отделяли его от смерти.

      − Эдвин! Стой! − завопила я, что было сил. − Я знаю причину разлома!

      Но было уже слишком поздно. Чародей, словно испугавшись того, что мой голос сможет его остановить, лишь на миг резко обернулся, бросив в мою сторону последний взгляд и с разбегу впрыгнул в колонну щупалец.

      Я зажмурила глаза и со стоном обмякла в руках архимага, ослабившего наконец хватку и позволившему мне безвольно осесть на землю.

      Щупальца, еще мгновения назад рвавшиеся пожирать, убивать, уничтожать резко отдернулись и со свистящим, пронзительным шипением стали отползать, съеживаться, убираясь туда, откуда появились − обратно в Пасть. Разрыв материи мира стягивался, оставляя после себя сероватое небо и бесплодную, отравленную землю и все живое, что успело спастись.

      А где-то далеко-далеко рухнул, рассыпавшись в прах Черный замок и умер Луцифарио…

      Ничего этого я не видела. Но почему-то точно знала, что происходит.

      Я сидела на траве, уткнувшись в колени лицом, обхватив голову руками.

      Во всем мире я одна знала истинную природу разлома. Но это не помогло мне спасти любимого.

      Я опоздала.

      Я слишком поздно поняла слова Серхаса о том, что стихийная магия − это творчество, порождение души. И это порождение больной, истерзанной души вплелось в ткань мира, изменив ее, сделав своим подобием…

      Я слишком поздно поняла, что Пасть − это не разлом в материи мира, а разлом в душе чародея.

      И в моей душе тоже…

      − Не плачь. − Рука архимага сочувственно легла на мое плечо. − Уже ничего нельзя изменить. Вы сделали свой выбор. Ваша любовь могла спасти мир. Но его спасла смерть. А теперь перемещающее заклинание отправит тебя домой…

      После этих слов в моих и без того закрытых глазах, казалось, потемнело еще больше. И в тот же миг темноту прорезали едкие разноцветные кляксы, закружившие, завертевшиеся вокруг меня.

      Кажется, я начала терять сознание…

      … Слеза скатилась по щеке,

      Поймал ее в ладони ветер.

      И я была вся в той слезе,

      Я взмыла вверх прощальной песней.

      Рванувшись ввысь, я стала миром,

      Его частицей, им самим.

      Я умерла, но получила крылья

      И с криком громким, но немым

      Я ринулась вослед за ним.

      И Пасть сомкнулась за спиной −

      Теперь мы вместе, мой родной!