Златовласка для голкипера

- Сань, не сделаешь - потом всю жизнь будешь задавать себе этот вопрос. Поверь, данный разговор нужен вам обоим. Дай ей шанс все объяснить.

- Хорошо, Тим, поехали. Так и сделаю сразу, как приедем, иначе могу просто струсить.

- Не струсишь, если что, я жду тебя за дверью.

- Тим, тебе же на тренировку пора.

- Саш, тебе я сейчас нужнее, чем своему тренеру и ребятам. Поехали.

До клиники мы доехали за полчаса. Все это время в голове крутился целый рой вопросов. Смогу ли? А как в принципе можно начать говорить о таких вещах? С чего начать разговор? А права ли я? Имею ли я право? Вместе с тем понимала, что Тимофей прав: если не осмелюсь, а мамы не станет, потом всю жизнь буду задавать себе эти же вопросы. И еще один, такой скользкий вопрос, «а что, если бы»? Это, наверное, самый противный и вместе с тем часто задаваемый вопрос в жизни человека.

Тим провел меня до палаты, но сам не зашел - видимо, понял, что при нем я разговор не начну, а любая минута промедления может привести к тому, что я все-таки отступлю.

Мама в палате была одна, папа, видимо, в аптеку вышел. Фоном работал телевизор, но мама его не смотрела, глаза были направлены в потолок. По лицу было видно, что она о чем-то глубоко задумалась.

- Привет, мам, как ты сегодня?

- О, доченька, привет. Нормально. Жду результатов анализов… Ты знаешь, родная, что-то я совсем не уверена, что стоит делать операцию. Видишь, и анализы не позволяют, видимо, совсем мой организм износился…

После этих ее слов во мне как будто волна огня прошла по нервам. Руки самопроизвольно сжимались и разжимались в кулаки. Я смотрела на маму и понимала, что чувствую сейчас не злость на нее, а отчаяние. Глубокое, омерзительное отчаяние. До этого я еще злилась. Но сейчас, глядя в эти родные любящие глаза, не могла злиться. Значит, я не ошиблась, не показалось… И что самое главное, мама уже ищет достойную причину отменить операцию.

Мне хотелось кричать, но я смогла лишь на выдохе выдавить шепотом свои мысли:

- Мам, это не анализы не позволяют, это ты руки опустила. Почему?

- Саша, ты уже взрослая, должна понять, что всему есть предел. Видимо, это мой предел. Я устала: всю жизнь больницы, анализы, тесты, обследование за обследованием. И ладно, когда это влияло только на нашу с папой жизнь, это был наш выбор. Но сейчас, когда я вижу, как моя болезнь рушит твою жизнь…

- Что?! Что значит, твоя болезнь рушит мою жизнь? Ма, ты чего?

- А что, родная, скажешь не так? Когда ты в последний раз делала что-то для себя? Когда, дочь, ты жила без оглядки на меня, как любая нормальная девочка? Сейчас, посмотри на себя, из-за меня ты тоже скоро станешь постояльцем врачебных заведений. Мало того, скажи, ты хоть пробуешь строить отношения с мальчиками? Нет. А почему?

- Ой, мам, не надо. Ты нашла момент…

- А когда, Саш, будет тот момент? Ты всегда отнекиваешься. Все потом, да потом… Живешь только учебой и зарабатыванием денег мне на очередную треклятую процедуру. Дочка, я хочу, чтобы ты жила для себя. Понимаешь?

- Ма, а ты не думала о том, как я смогу жить, зная, что не смогла тебе помочь? Сильно мне поможет в жизни осознание того, что я могла и не сделала? Мамочка, родная, прошу, еще одно усилие и будет легче. И тебе, и мне.

Уже во второй раз за это утро я плакала, только на этот раз тихо, одними глазами и душой… Мама тоже плакала. Каждая из нас хотела счастья для самого родного человека.

- Солнышко, операция - это очередная отсрочка, ты сама это знаешь. Замкнутый круг какой-то… Хорошо, давай так: я соглашаюсь на операцию, но с условием.

- Каким? Мамочка, все что угодно, только не сдавайся.

- Ты больше не будешь строить свою жизнь с поправкой на меня. Ты больше не будешь сутками вкалывать на мое очередное лекарство. Мы сами справимся с папой. И сколько уж там будет мне отведено, столько и будет… И ты не будешь себя винить. Не за что тебе винить себя, понимаешь?

- Мам…

- Саша, я только на таких условиях пойду на эту операцию. Обещаю, буду бороться за жизнь до последнего. Но только на таких условиях.

Наш разговор прервал звук хлопнувшей двери. Нет, даже не так - ХЛОПНУВШЕЙ ДВЕРИ. Я подпрыгнула на кресле от неожиданности.

Нет, ну сами посудите: в медицинском учреждении подобный звук - редкость, особенно в палатах, где лежат больные. Обычно все стараются выходить и заходить как можно тише, разговаривают в пол-тона, словом, берегут спокойствие больного.

Мама поморщилась и посмотрела куда-то в сторону, стиснув зубы, мне же стало интересно, кто же посмел так себя вести. Обернувшись, увидела картину маслом: на пороге стоял злой как черт папа и растерянный Тим. Честно, я была в шоке! Отца таким я еще никогда не видела. На обычно добром лице горела ярость в чистом виде. На скулах бегали желваки, черты лица обострились, глаза пылали синим льдом, руки были сжаты в кулаки, поза в целом была угрожающей, как будто родитель готов был сейчас на кого- то наброситься.