Страница 16 из 113
Затишье перед бурей
Александра Зимина
Прошел месяц после последнего обследования мамы. Ее состояние беспокоит меня и папу все больше. Вид изможденный, болезненная худоба, потухший и какой-то затравленный взгляд, как будто она в чем-то виновата. Хотя, по большому счету, в ее состоянии виновата я. Все дело в том, что маме нельзя было рожать. Даже до моего рождения ее состояние здоровья было не радужным, а уж после и говорить нечего. Но знаете, что поражало больше всего? Она умела быть счастливой, радовалась каждому дню, любила жизнь. До этого момента.
Сейчас она чахнет на глазах, как будто устала бороться.
Мне кажется, если бы не бабушка по папиной линии, я бы до последнего не узнала о маминой болезни. Свекровь люто ненавидела невестку, в маме ее не устраивало все: происхождение, внешность, характер, она никогда не стеснялась критиковать маму. По ее мнению, мама разрушила жизнь ее сыну. Как же, он не строит карьеру, а носится с этой болезной, тратит деньги на мамино лечение, а не на выгодные вложения, и так далее, и тому подобное… Папа от этого зверел, много раз ругался с Елизаветой Сергеевной, но мама всегда уговаривала его помириться: не хотела быть камнем преткновения между ее любимым и его родительницей.
Когда же той стало известно, что маме не рекомендуют беременеть, она активно за это уцепилась. Изводила маму, настраивала папу против жены. Боюсь даже представить, как маме было больно! Она мечтала о ребенке, а уж от папы-то и подавно. Папа тоже хотел ребенка от любимой женщины, но не такой ценой.
Не знаю как, но все же она его уговорила попробовать. Получится - хорошо, не получится - значит не судьба. Я «получилась» с первой попытки, родилась, правда, семимесячной. Тут бы свекрови успокоиться, так нет же, и внучка ей не ко двору. Меня бабушка кроме как «выродком этой болезненной» никак иначе не называла.
Когда мне исполнилось лет двенадцать, просветила, в чем я «виновата» перед ней. Оказалось, я виновна самим своим появлением. Если от мамы она еще питала надежду избавиться, то я стала окончательным приговором всем ее надеждам. Меня не спасало даже то, что я как две капли воды похожа на нее, только цвет глаз другой.
С тех пор я старалась делать все, чтобы маме с папой не нужно было думать еще и обо мне. Училась отлично, по дому старалась делать всю работу, начала учиться готовить. Так я хотела облегчить им жизнь и утереть нос бабушке. Родители мною гордились, а Елизавета Сергеевна давилась ядом.
В отличие от нее, свекор и мамины родители делали все, что было в их силах, что бы помочь нашей семье.
Я росла и с каждым днем во мне крепла мысль «хочу маме вернуть долг». Она заплатила за меня здоровьем, я же сделаю все, чтобы если не вернуть его, то поправить настолько, насколько это возможно.
Сейчас я для этого хватаюсь за любую подработку, каждая копейка на счету. Пускай я не могу оплатить операцию, благо на нее папа и дедушки с бабушкой деньги собрали, но поточное лечение на мне. Зарплата за уроки и переводы для разных компаний, подработки на праздниках, что организовывает Вика - все это уходит на препараты для мамы. С очередью на пересадку и палатой в клинике помогли Виктор с Лилией Владимировной, так что скоро этот кошмар должен закончиться.
- Саш, о чем задумалась? – из раздумий меня вытянул обеспокоенный голос Тима, он даже притормозил и встал на обочине дороги, повернулся всем корпусом, всматриваясь в глаза.
- Тим, мне страшно. За маму страшно. Понимаешь? – неожиданно для меня самой, во мне как будто прорвало плотину.
Я никогда и никому толком не открывала свои внутренние переживания. Они копились во мне годами. Даже Вике не признавалась, насколько переживаю, хотя, думаю, она все понимала, просто тактично не «лезла в душу». А сейчас почему-то захотелось выговориться, разделить груз, только почему именно с этим человеком? Я его знаю всего месяц. Странно, но он вызывает во мне чувство защищенности, как будто что-то внутри шептало, ему можно признаться во всех своих бедах и сомнениях, и он их решит и развеет.
– Понимаешь, мама всегда была, что называется, бойцом. Никогда не подавала вида, насколько ей плохо, держалась до последнего, бодрилась, бывало даже нас с папой корила за наши переживания. Сейчас же смотрю на нее, и не вижу той искры… Тим, она сдалась. Это страшно, когда человек прошел через океаны боли, терпел, боролся - и так резко перед самым ответственным шагом отступает. Я боюсь, что она устала бороться. Где-то я ее понимаю. Но принять не могу, мне хочется ее встряхнуть, достучаться, докричаться… - чем больше я говорила, тем больше разбирала истерика.
В какой-то момент поняла, что плачу навзрыд. Это был один из тех случаев, когда ты слой за слоем снимаешь накипь переживаний, преобразуешь их в слова и выплескиваешь в эмоциях. Я настолько привыкла все держать в себе, что сейчас казалось, если не выскажусь, то не смогу никогда отодрать от своей души этот тягучий комок боли.
– Тим, я эгоистка, да?
- Нет, малышка. Ты не эгоистка. Ты ребенок своих родителей. Все мы дети, пока живы мама и папа, и хотим ими быть как можно дольше. А еще ты такой же боец, как и твоя мама, только она всю жизнь боролась с болью, а ты борешься с обстоятельствами. Я же вижу, как ты себя загоняешь работой, чтобы обеспечить все условия. Саш, поговори с ней, я понимаю, это трудно, но так ты хоть будешь знать, что сделала все, что могла. Я не знаю, достучишься ли ты до нее, но пищу для размышлений дашь.