Страница 58 из 59
В Старой Заводи не было маяка ветров, – до ближайшей башни не меньше дня пути вверх по течению реки. Значит, письма писались дома, в кабинете дедушки или в зале, за длинным столом. Потом их вручали посланнику, а тот отправлялся в соседний город. Слова, добрые и гневные, превращались в скрип шестеренок, движение цепей и стрекот флюгеров. Воздушные потоки подхватывали обрывки речи, перебрасывались ими, но не теряли ни буквы. Доносили их все до единой на побережье, швыряли на крышу маяка, и бусины начинали петь.
Первым пришло письмо от мамы. Читая, Йи-Джен слышала взволнованный, прерывающийся голос Милин. Слезы жгли глаза, строчки расплывались. Но потом Йи-Джен вчиталась, разобрала смысл, разозлилась и перестала плакать.
«Пожалуйста, возвращайся, – писала мама. – Не знаю, от кого ты наслушалась злых сказок, но не верь им. Дедушка хочет помочь тебе, хочет, чтобы тебя признали в городе, перестали считать полукровкой». Йи-Джен показала это письмо Криджи, и он надолго затих. Наверное, разговаривал с кем-то далеким или искал ответ в глубинах памяти. А потом сказал: «Я думаю, она очень скучает по тебе. Поэтому поверила, что в ритуале нет ничего страшного».
Йи-Джен не стала отвечать на письмо.
После этого машина пела многократно, барабан вращался, принимая послания. И каждый раз сердце колотилось, как птица в клетке – вдруг это опять письмо из Старой Заводи? Но раз за разом слова, принесенные ветром, предназначались людям из деревни. Йи-Джен перезнакомилась там почти со всеми, пока носила письма. Узнала, у кого где живут друзья и родственники. Слушала новости и рассказы о том, как растет урожай. И никто, ни разу не назвал ее полукровкой и не взглянул косо.
А потом снова пришло письмо от Милин, встревоженное и сбивчивое. «Все ли в порядке, ответь хоть слово!» Йи-Джен написала: «Если хочешь, приезжай сюда, посмотри, как мы живем». Но мама не захотела приехать, лишь слала новые уговоры и мольбы.
Написал и дедушка, сухо и кратко: если Йи-Джен не вернется сейчас, пока еще не стала взрослой, то потом вход в родной дом будет ей закрыт, да и в городе ей будут не рады. Йи-Джен выхватила бумагу из рук Криджи, едва он успел расшифровать послание, и хотела порвать в клочки. Но одумалась и тоже спрятала в коробку, – чтобы не решить потом, что эти жестокие слова им с Криджи приснились.
А теперь, на исходе лета, написал отец.
«Сейчас ты уже взрослая или совсем скоро станешь взрослой. Тебе незачем будет прятаться у моря. Приезжай в горы, начни настоящую жизнь».
Письмо пришло вчера, и Йи-Джен успела прочесть его сотни раз, но все никак не могла успокоиться. Она сидела за столом, писала ответ, комкала листы и начинала заново. Ей так много хотелось сказать и о многом спросить. Почему отец не сбежал с мамой, как Криджи сбежал с ней? Правда ли мама не захотела или просто он не пожелал бросить все и скрыться в незнакомых краях? Почему не забрал Йи-Джен к себе давным-давно, раз считал, что ее место в горах? Неужели не понимает, что она уже живет по-настоящему?
Эта мысль прозвучала громче других, и Йи-Джен застыла. Вести из родного города, призрачные голоса, уговаривающие и грозящие, и даже долгожданное письмо отца, – все отдалилось, стало неважным. Ее жизнь, настоящая жизнь, была здесь. В комнате, где ветер раздувал занавески на окнах и шелестел страницами книг. В башне, где каждый шаг отдавался гулким эхом. В маяке ветров, рядом с Криджи.
Где он сейчас? Возле поющей машины или на крыше?
Йи-Джен отложила перо, захлопнула крышку чернильницы, спрятала письмо отца в коробку.
И побежала наверх.
***
Небо стало для него родным и знакомым.
Он сам едва верил, что не так давно видел его лишь в разрывах листвы и в просветах над полянами. Знал лишь ветра, спускавшиеся к самой земле, где их голоса утопали в лесных шорохах. Теперь же он каждый день поднимался к небу, смотрел на флюгеры и слушал вести, летящие со всех сторон света. Ловил запахи и звуки, а те оседали в бездонной памяти чету. И сердце замирало, когда он думал: «Все, что я вижу и слышу, не исчезнет. Останется с лесным народом навсегда».
Иногда он различал в шуме ветров свое имя. Небо пело его иначе, чем лес, делало стремительным и легким. Так свистит воздух под крылом птицы. Но следом доносился запах хвои, на языке расцветал терпкий вкус. Имя не изменилось, осталось прежним, – но полнее раскрыло свой тайный смысл.
«Я прошел такой дальний путь, – думал Криджи. – Встретил Йи-Джен и столько узнал, о мире и о себе. Но не стал кем-то другим. Я – по-прежнему я». Флюгеры звенели над головой, будто подтверждая: «Да, это твое место и твой путь».
Сегодня, с самого утра, Криджи владело странное беспокойство. Был ли тому виной позабытый сон или перемена ветров, первое дыхание осени? Криджи не знал и решил пока не думать об этом. Вместе с Йи-Джен заполнил очередной лист журнала наблюдений, а потом, когда она – в который раз за последние два дня – села писать письмо отцу, отправился наверх, чтобы не мешать.
Проверил машину, шестеренку за шестеренкой, как учила Титэа. Солнце за это время ушло из комнаты, лишь одинокий луч блестел на медной рукоятке барабана. Криджи прислушался, но внизу было тихо. Тогда он выбрался на крышу.