Три мокрых дела

Взгляды каннибалов сфокусировались на нем. Рычать они не перестали.

– Мне для съемок нужен только один из вас, – сказал Торек, входя в привычную роль майора ополчения перед атакой. – Это значит, что двоих я могу расстрелять прямо сейчас. Последнему заклею рот.

Каннибалы замолчали. Стало быть, как минимум, сказанное они понимали.

– Простите, господин капитан, какая нога? – тихо спросил смышленый.

Бран повернулся к Тореку.

– Ты им не сказал? – спросил он.

– Не успел, – ответил Торек.

– Тогда скажу я, – сказал Бран. – Если кратко, здесь, на третьем этаже, лежит расчлененный труп сотрудницы кинокомпании. У нее отрезана рука и нога. Рука вот.

Полицейские швырнули бородача в кресло и ураганом прошлись по комнате отдыха. Обставлена она была скудно и поиски не затянулись. Отрубленную стопу нашли за кадкой давно засохшего фикуса. Когда ее вытащили на свет, все трое каннибалов начали скалиться, выплевывая невнятные угрозы. Бран ни слова не разобрал, но интонация говорила сама за себя. Каннибалы бы с удовольствием сожрали всех, если бы смогли до них добраться.

– Она, господин капитан? – спросил смышленый полицейский.

– Она самая, – сказал Бран. – Вас как звать?

– Зданек, господин капитан. – ответил тот. – Сержант Зданек.

– Значит так, сержант Зданек, – сказал Бран. – Положите ногу в какой-нибудь пакет. Руку тоже. Потом уберите куда-нибудь, чтобы эти уроды не видели, и найдите палец. Надеюсь, они его не сожрали.

Каннибалы снова заворчали, но тихо. Полицейский нашел пакет еще до того, как Бран закончил говорить. Пакет был обычный полиэтиленовый, в такие в магазинах складывают овощи.

– Отлично, – сказал Бран, и указал на второго полицейского. – Теперь вы. Вы отправитесь с Тореком на место преступления и обеспечите его охрану.

Полицейский оглянулся на сержанта Зданека и тот кивнул. Мол, действуй.

– Вас только двое? – спросил Бран.

– Еще один охраняет наш автобус, господин капитан, – сообщил Зданек. – Это рядом, на стоянке. Тут у них плащи в охране порта… В смысле, с черепами, – сразу же поправился он, стрельнув глазом на плащ Брана. – Мало ли, открутят чего.

– Не открутят, – сказал Бран. – Здесь очень строго с дисциплиной. Вызовите его сюда, пусть тоже Фальков караулит. А я проверю крышу. И смотрите все в оба! Что-то здесь нечисто.

Дождь продолжал моросить, хотя уже заметно выдохся. В тучах на западе обозначился широкий просвет. Бран, выбравшись на крышу через окно, первым делом осмотрел раму.

– Что там, господин капитан? – спросил снизу сержант.

– К сожалению, ничего интересного, – ответил Бран.

Раму никто не взламывал. Ставни выглядели так, словно их открыли очень и очень давно, и с тех пор не трогали. Петли успели приржаветь намертво. Само окно тоже было приоткрыто далеко не первый день. Полностью закрыться ему мешала свернутая в рулон газета за июнь, а на дворе уже стоял сентябрь. Соманийцы любили свежий воздух. Хотя, надо заметить, всю последнюю неделю он был более чем свежий. Да и дожди зарядили.

Бран выпрямился и огляделся. Вокруг, насколько хватало глаз, всё было тихо. Это раньше в порту всегда кипела жизнь. Работа не прекращалась ни днём, ни ночью. Да что там, даже во время войны порт продолжал принимать суда. Бывало, на одном причале шла перестрелка между враждующими группировками, а на соседнем в это же самое время спокойно разгружали очередной сухогруз. То есть, конечно, не совсем спокойно – шальная пуля та еще дура! – но человек ко всему привыкает.

Теперь в порту пребывала в движении только вода. С неба падал дождь. Морские волны накатывались на серый мол и разбивались о него. Чуть правее мола торчал из воды остов сторожевого катера. Тот обрел здесь вечную стоянку во время высадки миротворцев. Катер эту самую высадку прикрывал, пока его не накрыли из миномета. Экипаж сумел спастись, а обгорелый остов той же ночью разграбили мародеры.

С крыши этот катер показался Брану идеальным символом новой Сомании. Разграбленный и сожженный, с огромной дырой в борту, заливаемый одновременно сверху и снизу, он упрямо отказывался идти на дно.

Затем взгляд Брана опустился на крышу и зацепился за палец.

– М-да, – тихо произнес детектив.

Палец лежал у самого края, уткнувшись ногтем в треснувшую черепицу. Черепица была темно-красной, а палец – очень бледным. Его просто невозможно было не заметить. Бран осторожно спустился к нему. Наклон крыши был невелик, но сама черепица оказалась очень скользкой. Бран, когда поднимал палец, чуть не навернулся.

Палец был тонкий и без всякого намека на загар. К Айрике он совершенно не приставал. Всю жизнь прожила, можно сказать, на курорте, а так и осталась бледной, как привидение. Палец обвивало колечко в виде серебряной змейки с глазками из двух крошечных бриллиантиков. Этого кольца Бран у Айрики не видел, но вообще украшения она любила, причем такие же светлые, как она сама.

Бран снова посмотрел вниз. На первый взгляд выглядело так, будто бы убийца, карабкаясь по крыше, уронил трофей. Тот скатился по черепице, но попал на трещину и его не смыло дождем. Впрочем, даже если бы палец и скатился вниз, он бы и там, на черном асфальте, был бы заметен ничуть не хуже.

– Слишком всё просто, – проворчал Бран.

На причале стоял пляжный шезлонг с ярко-зеленым зонтиком. В шезлонге кто-то сидел. С крыши детектив видел только вытянутые ноги в черных штанах и армейских ботинках.

Бран коротко свистнул. Ноги исчезли. Затем из-под зонта вышел старик в коричневом плаще с черепом на левом плече. В правой руке он держал рацию. Заметив на крыше детектива, старик подошел ближе.

– Привет, Дед, – громко сказал Бран.

– И тебе привет, Бран, – неспешно отозвался старик. – Как жизнь? Есть чем хвастаться?

– Нет, – сказал Бран.

Настоящий стопроцентный соманиец обязательно должен был бы ответить: "пока нет". Вера в светлое завтра у них в крови. Иногда Брану казалось, что они вообще видели жизнь не такой, какая она есть, а такой, какой ей надлежало стать в самом недалеком будущем. Даже те, кто уезжали, говорили, что это временно, до того момента, когда всё наладится, причем все как один использовали слово "когда", а не "если". Вот и старик сказал:

– Ну ничего, скоро наладится.

Сказал с такой убежденностью в голосе, словно доподлинно знал, что вот прямо завтра настанет, наконец, светлое будущее. То самое, которое им, кстати, клятвенно обещали в самом начале восстания и ради которого потом развязали настоящую гражданскую войну. Бран коротко кивнул. Мол, конечно наладится. Когда-нибудь. Правда, вряд ли завтра и уж точно не сегодня. Сегодня день для этого был совершенно неподходящий.

– Скажи, Дед, здесь по крыше сегодня никто не шастал? – спросил Бран.

– Кроме тебя, никого не видел! – ответил старик. – Но мне снизу только край виден. Если посередине да пригнувшись, то прошмыгнуть можно. Погоди-ка!

Он включил рацию. Вначале сам сказал в нее несколько слов, потом, наморщив лоб, вслушивался в то, что ему отвечали.

Бран посмотрел на город. Последний раз он глядел на Соманию с этой точки год назад, и тогда она казалась сплошь дымящимися руинами. Миротворцы, прибывшие остановить кровопролитие, внезапно атаковали ополченцев с моря. Причем эти не церемонились. Результат, конечно, был, но такой ценой, что даже военные взбунтовались. После нескольких стычек с армией миротворцы умерили пыл, но к тому времени прибрежные кварталы уже лежали в развалинах.

Новое правительство пообещало их полностью восстановить. Правда, выполнение обещания всё откладывалось и откладывалось, но жизнь сама брала свое. Дымы исчезли вместе с пожарами. Люди, заново обживая те дома, что меньше пострадали, своими силами приводили их в порядок. Аварийные здания накрыли веселенькой зеленой сеткой и они постепенно разваливались под ней, не портя общий вид. В принципе, если не придираться и издалека, то выглядело вполне сносно. Особенно в сравнении с тем, что тут было год назад.