Флибустьер

Солдат и матросов кормило государство. На день каждому выдавали порцию менестры — густой похлебки или жидкой каши из нута (бараньего гороха), чечевицы, бобов, риса, оливкового масла, лука, чеснока и разной другой зелени, которая есть под рукой, а также солонины или сыра по понедельникам, вторникам, четвергам и воскресеньям и селедки по остальным, постным дням. В будущем я ел менестру в лучших ресторанах Испании. Заметил, что со временем блюда нищеты — черная икра у русских, луковый суп, лягушки и устрицы у французов, менестра у испанцев — становятся деликатесами для богачей. Наверное, потому, что нынешние богачи — вчерашняя нищета. К похлебке выдавали полтора фунта (примерно семьсот грамм) пшеничных сухарей и около литра красного вина. Благодаря менестре и вину, испанцы редко болели цингой, называя ее «голландской болезнью». Такое же название у них имели и венерические заболевания, хотя сами голландцы, а вместе с ними англичане и другие североевропейцы приписывали триппер и сифилис французам. Так проявлялась зависть к любвеобильным французам. Офицеры и пассажиры, если и на сколько позволял кошелек, ели свое, и готовили им слуги, а не судовой кок.

Я питался вместе с капитаном доном Диего де Маркесом. Сперва он пригласил меня за свой стол, как единственного благородного пассажира. По прибытию на Канарские острова, а мы встали на якорь возле Тенерифе, я закупил большое количество провизии и принялся угощать в ответ. В том числе купил и бочонок мальвазии. В предыдущие сотни полторы лет это сладкое, ликерное белое вино с Канарских островов (есть еще и греческая мальвазия) пользовалось большим спросом на северо-западе Европы, особенно у дам и священников. Как мне сказали, лет тридцать назад англичане запретили ввоз испанских вин, и сейчас на Канарских островах большую часть виноградников вырубили, заменив плантациями сахарного тростника. В будущем, когда сахара начнут производить по всему миру слишком много, начнется обратный процесс. Тогда-то я узнаю, что мальвазия может быть и полусухой, и даже сухой.

Сейчас мы вместе с доном Диего де Маркесом пили сладкую. Мой слуга Кике принес нам в чугунном котелке тушеного кролика и медное блюдо с гарниром из артишоков, салата и картошки, сваренной в мундирах в морской воде, за что ее называют «сморщенной». Испанская кухня так и не поддастся влиянию французской и останется простецкой. Главный ее принцип — смешать как можно больше несовместимых ингредиентов. Слуга капитана Пепе — тормозной мужлан лет сорока пяти, глядя на сонное лицо которого начинаешь зевать — медленно, словно преодолевал упругое сопротивление воздуха, разложил мясо и гарнир в две оловянные тарелки, причем своему хозяину больше, несмотря на неоднократные требования последнего делить поровну. Такое поведение Пепе было хоть как-то оправдано, когда капитан угощал меня, но после Канар угощал я. Как догадываюсь, у дона Диего де Маркеса проблемы с деньгами, но испанская щепетильность не позволяет ему признаться в этом, даже малейший намек сочтет оскорблением, а слуга во время каждой трапезы ставит его в неловкое положение. Попытка заменить Пепе на Кике дала похожий результат — больше доставалось его временному хозяину, то есть мне. Тогда я нашел соломоново решение — слуги накладывают нам пищу по очереди, меняясь через день. Я купил полтора десятка кроликов, потому что почти всех кур, уток, гусей, ягнят и козлят разобрали офицеры и пассажиры с других кораблей эскадры. До нас торговцы добрались в последнюю очередь. Взял еще и пару баранов, чтобы устроить два обеда для всех офицеров. За что буду приглашен ими, когда зарежут своих коз или бычков. Свежее мясо хранить не принято, съедается в тот же день. На десерт у нас козий сыр с мягким солоноватым запахом. В будущем я такой на Канарских островах не встречал. У сыра сероватый оттенок, из-за чего мне кажется, что запах и цвет такие оттого, что местные козы втихаря жуют на пляжах намоченный океаном, черный, вулканический песок.

После обеда у каждого уважающего себя испанца сиеста. Но не сразу. К сиесте надо подготовиться, расслабиться, лениво пообщавшись с приятным человеком. Если сразу из-за стола в койку, будут сниться гастрономические кошмары. Наши слуги отправляются доедать кролика и мыть посуду в морской воде, а мы с доном Диего де Маркесом заводим разговор.

— В последнее время развелось много пиратов. Особенно часто нападают на обратном пути, когда галеоны нагружены, — ковыряясь в зубах бронзовой иголкой, жалуется капитан.

— Один из моих предков был голландским пиратом, — признаюсь я. — Читал его воспоминания, как он захватывал испанские галеоны. Потом он перешел на службу к моему царю, отличился, захватив несколько датских кораблей, получил большое имение и, поскольку к тому времени овдовел, богатую и знатную невесту, мою прабабку.

— Теперь голландцы не те пошли, — пренебрежительно произносит он.

— И еще я прочитал, что однажды он захватил в плен знатную испанскую синьору Терезу Риарио де Маркес. Вроде бы у них был роман, — как бы между прочим сообщаю я.

Давно уже хотел рассказать дону Диего де Маркесу, что мы с ним родственники, но всё откладывал, потому что для благородных испанцев вопросы чести уступают только религиозному рвению, причем не всегда. Говорят, они не выходят из дома без нательного крестика и жалованной грамоты, украшенной фамильным гербом, чтобы никто не усомнился, что они не обязаны платить прямые налоги, сидеть в долговой тюрьму и быть позорно повешенными. Не дай бог вам плюнуть ближе четырех шагов от идальго. Его четырех шагов, которые могут быть раза в два длиннее ваших. Или намекнуть, что у него рога выросли, что нищ, как церковная крыса, что не так знатен, как старается показать. Впрочем, идальго не нужен повод для дуэли, идальго нужен достойный противник. Слабину можно давать только в коллективном бою. А мой потомок еще и вырос в Кастилии, благодаря чему как бы испанец в квадрате — одни только гордость, важность и высокомерный взгляд чего стоят! У арагонцев, их главных соперников по «испанистости», гордыни и высокомерия не меньше, но во взгляде многовато упрямства. Из-за этого и не только кастильцы говорят, намекая на другое упрямое существо, что у арагонцев длинные уши. Каталонцы чересчур предприимчивы, чтобы быть гордыми и высокомерными, а валенсийцы и андалузцы слишком изнежены и легкомысленны, чтобы быть хорошими солдатами и иметь право на гордость. Надо добавить, что кастильцы платили самые высокие налоги в стране, поэтому большая часть ее жителей разбегалась к соседям. На родине оставались только дворяне, которые платили налоги кровью — воюя за короля и отечество. По всему поэтому жители остальных частей Испании, недолюбливая друг друга, остервенело дружат против кастильцев, которым, по их мнению, незаслуженно достаются почести и награды.

В будущем это исчезнет. Наверное, потому, что идальго перебьют друг друга на дуэлях. Останутся только низкородные валенсийцы и андалузцы, для которых смыслом жизни станет удовольствие. Они лишатся честолюбия, зависти, впечатлительности и угрызений совести, но приобретут нетерпимость к критике, страсть к беспардонным нравоучениям и, самое главное, маньяну, обязательно сопровождаемую пожиманием плечами. Слово «маньяна» я бы перевел, как «когда-нибудь потом». Оно обозначает непунктуальность, возведенную в религию. У испанцев считается дурным тоном прерывать собеседника, а потрепаться они любят, как с друзьями, так и с незнакомцами, поэтому успеть куда-то вовремя им просто невозможно. Если лоцман опоздал всего на пару часов, вам здорово повезло. Для меня было большим секретом, как испанцы успевают на свои похороны. Горюют по умершим не долго. Траур — это скучно. Единственное скучное занятие, которое приживется у испанцев — подметание всего и всегда. При этом мусор выбрасывают, где попало. Обочины дорог будут завалены старой бытовой техникой, а парки и скверы — обрывками презервативов, которые по большей части оставили детишки, надувая эти шарики. Детям здесь можно всё, даже после полуночи шляться между столиками кафе, где оттягиваются родители. Целоваться они выучиваются раньше, чем говорить, а вот заниматься сексом позже, чем французы. Наверное, потому, что постоянно опаздывают на свидания. Стёб над сексом в любом возрасте занимает больше времени, чем сам секс. И побольше шума во время любого процесса. Говорят так громко, что первое время думаешь, что на тебя орут. Тишина наступает только во время сиесты. Если не считать надсадный храп.

Конец ознакомительного фрагмента.