Страница 114 из 153
Элью трясло — то ли от недавно пережитого, то ли тело среагировало на жадные, наглые прикосновения. Сколько она мечтала, ждала, когда ее будут так обнимать, что ее присвоят, закроют от невзгод и подарят мир чувств, наслаждений, бесстыдства. Как много она читала когда-то о счастливых женщинах, умеющих наслаждаться близостью, завидовала им и верила, что сможет так же раскрыться, загореться, пылать.
Хотелось плакать оттого, что ее тело проснулось, вспыхнуло и жаждало продолжения, и в то же время граф был чужим. Она не могла вот так вдруг открыться ему даже ненадолго, надо было останавливаться, запретить себе, уйти. Все у нее еще будет, и не так спонтанно! Хватит глупостей!
Как будто почувствовав ее сомнения, Риисо перешел к совсем постыдным действиям, и Элья рухнула, не сумев совладать с накатившей истомой и слабостью в ногах.
— Стихии, какая аккуратная и сладкая у тебя грудь, от вишенок невозможно оторваться, — продолжал наступление мужчина, откровенно восхищаясь, наслаждаясь открывшимся ему видом обнаженной девушки.
Он то целовал ей лицо, то вторгался в рот, то возвращался губами к груди. Его руки без конца оглаживали тело, надавливая, прижимая сильнее к себе и отпуская на секунды, чтобы снова смять. От напора и новых сильных реакций тела Элья совсем потерялась. В голове царил кавардак! Его вид, страсть, желание все же разбудили в ней женщину, и она решилась идти за ним, познавая и учась любви.
Казалось, что еще немного — и накал чего-то нового достигнет пика, а напрягающееся от мучительной сладости тело получит свободу, но тут граф оторвался от нее и, раздвинув ее ноги, слегка согнув их в коленях, уверенно вошел в нее, застонал, довольно прошептав насчет узости и крепости объятий сладенькой малышки, и заработал с деловитостью пчелы, опыляющей цветок.
Чем усерднее двигался и стонал мужчина, тем гаже становилось Элье. Она только почувствовала доверие к нему, стала раскрываться, начала делать робкие попытки отвечать ему, как вся прелюдия, предназначенная для нее, завершилась. Сейчас он то умело приподнимал ее за попу, меняя угол проникновения, то пошире раздвигал ей ноги, чтобы входить сильнее и глубже, то пытался сложить ее в немыслимую фигуру, и все это с закрытыми глазами, сосредоточенно ловя собственные моменты наслаждения.
Томление в теле Эльи пропало сразу, как в нее вошел граф, и все последующие его вбивания доносили лишь неприятный запах, противные шлепки и создавали впечатление, что она разрабатываемая дырка.
Жажда страсти, горячее желание познать радости счастливого секса принесли ощущение грязи, но деваться было уже некуда. Как когда-то на Земле, она снова лежала и терпеливо ждала кульминации. Граф долго мучить партнершу не стал, излился, немного помял ее ягодицы и упал рядом.
Элья хотела уйти, но увидела, что находятся они как раз в ее комнате. Не зная, как поступить, испытывая стыд, она продолжила лежать, прикрыв себя одеялом, и подыскивала слова, чтобы распрощаться с мужчиной, не оставляя ему шансов на еще такой же эксперимент.
Он же, передохнув пару минут, не обращая внимания на то, что она отталкивает его, подтянул ее к себе и начал ласкать грудь руками, потом помог себе, видимо приводя свой инструмент в боевую готовность, и снова положил ладонь на ее грудь, но замер, увидев, что испачкал тело леди. Посмотрел на свою руку, на член и, заметив, что он в крови, отскочил от нее.
— Почему вы не сказали, что у вас не было мужчины? Как это может быть, вы же вдова! — как-то слишком зло произнес граф.
Элья подумала, что он сейчас принесет извинения за чересчур активный для первого раза и нацеленный только на себя секс, но вышло совсем по-другому.
— Миледи, — буквально выплюнул недавнишний страстный партнер, — вы напрасно пожертвовали своей невинностью, жениться я на вас не собираюсь, давно вышел из того возраста, чтобы проявлять подобного рода благородство. К тому же я женат, так что вам вдвойне нечего ловить. — Произнося несправедливые слова, граф одевался, выражая в каждом своем жесте недовольство, раня юную леди раздражением и презрением.
Еще он добавил, что не зря был удивлен, что она лежит как бревно, и он не нанимался… Впрочем, он уже привел себя в порядок и, напоследок окинув так и застывшую на кровати девушку оценивающим взглядом, досадливо поморщился и вышел.
Время для Эльи остановилось.
Разве такое может происходить? За что? Она ничего не понимала.
Как сомнамбула сползла с кровати, использовала кувшин с водой для обмывания, надела нижнее платье-рубаху и снова уселась на кровать. Спустя какое-то время она кивнула своим мыслям и зло произнесла:
— Так мне и надо! Если я дура, то всегда найдется тот, кто воспользуется и преподаст жестокий урок.
Собственный голос звучал глухо и ожесточенно. Слышать его не хотелось, но мысли не успокаивались.
«Вот она, цена словам, что я ждала всю жизнь! Как сладко было слушать и насколько же они пусты и никчемны! Спасибо, если с другими не станет обсуждать, что со мной надо понастойчивее… а то, может, и говорить не надо, вместе с Честером к лекарю ходить будем, срамные болезни лечить, это вообще как вывеска на двери о доступности».
Быть может, если бы обида захлестнула Элью, выплескиваясь в рыданиях, то, погрустив со временем, она не воспринимала бы так остро произошедшее с нею, но она во всем обвинила себя и не проронила ни слезинки.
Она корила свое раздутое самомнение, ведь как же, она, в отличие от других, весьма образованна, от многих опасностей убереглась, столько пережила и вообще достаточно опытна в жизни, чтобы кого-то слушать.
Шла напролом, когда ей пытались объяснить о проблемах в неравных браках, слышала только себя, упиваясь своей самоотверженностью.
Недовольна была, когда к ней относились с нежностью, боясь обидеть своей похотью, жаждала страстей и получила их.
Сполна.
Пренебрегла избитыми и нудными правилами о скромности и сбережении чести смолоду, так и упрекнуть теперь некого.