Страница 28 из 47
Александр Матвеевич представил, как ладонью отграничивает движение импульсов от подкорки в моторную зону спинного мозга, которая ритмично вспыхивала, посылая сигнал к мышцам руки: "Тупо, как дятел, долблю и долблю!" Потом переключил поток импульсов от глаз в слуховой центр – и вдруг ослеп.
Словно напурженный снежный козырек с крыши (ну, выскакиваешь из парилки, чтоб сигануть в сугроб!) – удар по макушке и холод по телу – так обрушился ужас. Однако сознание перетерпело мгновенный страх, оценило силу удара, как незначительную – что там весу в рыхлом снеге? - и успокоилось.
Место убывшего зрения заполнили звуки. Их оказалось много, и все такие разные – по силе, тональности, длительности. Ровное далекое гудение – это что? Мотор? А мерное поскрипывание – как маятник старых ходиков с кукушкой, в ритмическом соответствии с неким урчанием? Или тихое жужжание? А, понятно! Вентилятор компьютера...
Какофония помалу прояснялась – звуки и созвучия обретали свое лицо, муть рассеивалась, раскладывалась на отдельные составляющие. Картина приобретала глубину, первый и второй планы определились, и даже фон - кроме гудения – стал адресным.
Врач услышал, как в комнату вошел, тихонько ступая, Кирилл Игоревич. Его шаги отличались по тембру и по длительности от шагов двух других сотрудников лаборатории. Это невозможно объяснить словами, наверное, так музыкант с абсолютным слухом, скорее всего – дирижер, а не просто музыкант – способен различить в мелодии большого симфонического оркестра звук одного из десяти контрабасов или виолончелей.
Звучание обуви Ивлева было очень характерным – сначала пятка с небольшим проскальзыванием упиралась в пол, затем подошва длительно раскладывалась по всей длине, потом каблук чуть отъезжал назад под тяжестью тела, с негромким писком скольжения прогибающегося супинатора по внутренней поверхности подошвы.
Усталое похрустывание зажатой между каблуком и пяткой подошвы – судя по звуку, резиновой – переходило в скрип. Это сгибалась многострадальная подошва в районе пальцев, чтобы с прощальным шуршанием оторваться от пола. Вторая нога делала похожие звуки, но чуточку короче. Наверное, левая.
Александр Матвеевич удивился. Так слышат слепые от рождения – воспринимая непостижимую для зрячих палитру звуков? Тогда слепоглухие должны компенсировать дефицит аудио и визуальных сигналов - тактильными. Мелькнула пометка на будущее: попробовать.
Врач отметил непривычные мысли, но останавливать не стал – напротив, продолжил соскальзывание с привычных рельсов. Немножко сойти с ума – почему и нет? Пусть разумная часть отдохнет от анализа, просто понаблюдает, став невесомой – ведь душа не имеет веса, да? Ему понравилось свободное парение над ситуацией.
Слово "парение" стало ключом, выпустившим на свободу. Слуховое зрение обрело цвет и резкость. Александр Матвеевич раздвоился - вроде и он, Горлов, сидит у компьютера, долбит по пробелу, но вроде и не совсем он. Значительная часть врача выбралась из тела, оставив биоробот напротив монитора, и витала в комнате, разглядывая присутствующих как-то сверху, отстраненно.
Комната – кверху шире, чем книзу. Три стола впритык к разделительным стенам, под углом в 120 градусов. За одним столом сидел его биоробот, за другими – наблюдатели, женщина-психолог и парень-инструктор. Они всматривались в диаграмму на экране. Лица изумленные. В дверь за спинами наблюдателей входил Ивлев. Вспомнив про подошвы, виртуальный Матвеич словно наклонился, и заглянул снизу. Резиновые, и одна ломается у каблука, точно!
Врач попробовал взмыть – комната стремительно уменьшилась. Вот стала маленькой, слилась с другими в подобие пчелиных сотов, стала точкой.
- Александр Матвеевич, как вы себя чувствуете? Все в порядке? – Это голос Ивлева, немного переигрывающий в заботливости.
- Знаете, это мелькание утомляет. Я начинаю забываться, словно отлетаю, как перед эпилептическим приступом, знаете, такая аура, марево… Слегка кружится голова, - Матвеич врал напропалую, снижаясь и входя в оболочку биоробота.
Пришло ощущение спинки стула. Он поерзал, ловя привычное равновесие и проверяя опору под лопатками. Комок в центре мозга выдал картинку отключенных импульсов – поток обильный! Пора возмутиться:
- Все, не могу больше, глаза устали!
Как удар мотыгой-кетменем в мокрую землю меняет направление воды, переводя поток в другой оросительный арык, так волевое усилие включает зрение. Позапрошлым летом Матвеич гостил в Самарканде у Хасана, еще студенческого приятеля, и насмотрелся на труд дехкан. Солнце беспощадное, и слепит, когда выходишь на улицу без темных очков. Слезы, и судорога боли сводит радужку. Пришлось зажать глаза руками:
- Ой, ё, – чуть не вырвалось ненужное слово.
"Скверно, доктор Горлов, - одернул он себя, - забываетесь, милостивый государь, злоупотребляете матом. Вокруг, господин хороший, не Реутовы, а научные работники! Извольте соответствовать"!
Отняв руки, Матвеич сощурился, притерпелся к свету, увидел встревоженное лицо Ивлева. Размазав слезы, успокоил:
- Нормально, Кирилл Игоревич, уже нормально! Просто глаза устали с непривычки. Или частота монитора... У меня конъюнктивит. Подцепил, теперь, как устану - словно песок в глазах!
Ивлев зовет кого-то с каплями, Матвеич запрокидывает голову. А слабость-то какая... В оттянутом веке - жгучий альбуцид... ватка, чтобы промокнуть избыток, разбавленный слезами... в ушах говорок Ивлева:
- …нестандартно. У вас совсем нет изменения скорости реакции. Такое впечатление, что вы не глядели на экран, хотя вроде бы глаз не сводили. А навыки самогипноза есть? Не пробовали? Надо будет попробовать… Вы меня снова удивили, не скрою… Выпейте стаканчик сока, подкрепитесь... Сегодня поспите здесь, в комнате отдыха, домой не надо, а завтра попробуем аудиотестирование...