Страница 6 из 7
Длинный, прямой коридор Витебской улицы уходил далеко вперед на сколько хватало глаз. Высокие сугробы грязного снега оттесняли узкие тротуары от проезжей части дороги, засталяя редких прохожих едва ли не тереться плечом о стены некогда жилых домов.
Почти стертый с лица земли бомбардировкой немецкой авиации в июле 1941 года, Полоцк все же жил, болезненно, из последних сил, но с неотъемлимой, неугасающей верой и надеждой, что когда-нибудь кошмар войны закончится. Верил в это и Михаил Степанович, конвоируемый парой немецких солдат в комендатуру захваченного города.
Ощетинившись обгорелыми руинами, улица провожала Форинко и его конвой пустыми глазницами выбитых окон, искренне веря, что учитель пойдет обратно.
Сутулясь в широких плечах и пряча волевой подбородок в высоко поднятый воротник демисезонного пальто, Михаил Степанович хмурил густые брови и безуспешно уворачивался от хлестких порывов ветра. Оступившись на припорошенном снегом льду, он завалился на бок и сел в сугроб.
- Forinko, schnell! - грубо дергая учителя за воротник пальто, закричал один из немцев, в то время, как второй вскинул автомат, готовый открыть огонь на поражение. - Schnell! Schnell!
- Шнеля... Емеля, - едва слышно пробурчал Михаил Степанович, с трудом поднимаясь на ноги.
Наконец, улица окончилась, выпустив своих путников на площадь Свободы. Исковерканый пулями и осколками, и от того молчаливо-угрюмый Николаевский собор все же величественно возвышался над площадью и архитектурным ансамблем двухэтажных белесых кадетских корпусов. Казалось, оккупанты предусмотрительно сохранили этот участок города во время авиационного налета и бомбардировки, в последствии разместившись в уцелевших зданиях.
Пересекая площадь в направлении комендатуры, Михаил Степанович не смог сдержаться и проводить взглядом опустелый постамент. В свое время, силой советской власти обелиск памяти сражения 1812 года был заменен на памятник Ленину. С приходом же в город фашисткой оккупации Владимир Ильич был свергнут с прежнего места и теперь возлежал грудой обломков, припорошенных грязным снегом у подножья своего постамента. Четверо фашистов праздно галдели на руинах бывшего памятника, беззаботно пуская в свинцовое зимнее небо сизые облачка табачного дыма.
- Forinko, schnell! - снова огрызнулся конвойный и крепко ткнул дулом автомата в спину учителя.
- Да, иду я, - отмахнулся тот.
Войдя в подъезд одного из кадетских корпусов, отведенного под немецкую комендатуру, Михаил Степанович сбил снег с пальто и стянул шапку-ушанку. Пригладив широкой ладонью редкие волосы обширной залысины и коротко остриженную бородку, Форинко подошел к указанному ему кабинету. Дежурный заглянул в приоткрытую дверь, получил краткое разрешение и только тогда впустил учителя. Переступив порог, последний угодливо поклонился, да так и остался на прежнем месте около дверей, тотчас же закрывшихся за ним.
Сидящий около стола немецкий офицер с щекастым круглым лицом на гладковыбритом черепе деловито поправил очки, молчаливым взглядом оценив вошедшего. В то же время, хозяин кабинета и комендант города затушил сигарету в стоящей на подоконнике пепельнице и с надменной улыбкой кивнул гостю в ответ.
- Guten tag, mein lieber Lehrer, - наигранно радушно произнес оберштурмбаннфюрер. – Komm herein, setzen sie sich.
Михаил Степанович отрицательно замотал головой и кротко пожал могучими плечами, напоминая коменданту, что не понимает по-немецки. Сидящий около стола ранее незнакомый учителю офицер допил свой кофе, отставил фарфоровую чашечку на стол и повернулся к Форинко в полоборота толстого неуклюжего тела.
- Wilhelm, keine sorge. Ich von mir, - сказал он, не глядя на коменданта, и тутже продолжил по-русски, с едва различимым акцентом. - Вы действительно учитель?
- Да, господин офицер, - утвердительно ответил Михаил Степанович, пристально вглядываясь в знаки отличия, но не распознавая их.
- Не утруждайтесь, мой чин не даст вам ровным счетом ничего. Я – врач. Вы можете называть меня господин Бауэр, - не вставая со стула, немец по-военному резко дернул лоснящимся ссальным подбородком вниз к груди.
- Михаил Степанович... Форинко, - ответно представился учитель.
- Gut gemacht, meine herren. Haben sie sich vorstellen? - вмешался в разговор оберштурмбаннфюрер. - Mein lieber Joha
- Ja, ja, Wilhelm, - ответил военврач. - Михаил Степанович, я лично объясню вам суть моего визита, и если господин оберштурмбаннфюрер найдет, что добавить, я переведу для вас каждое его слово.
- Спасибо, - скромно кивнул Форинко.
- Не благодарите, - не сводя с учителя пристального взгляда, сказал тот. - Это в наших с вами общих интересах.
- Herr Bauer ist ein arzt, und er wandte sich an uns um hilfe, - начал комендант.
- Jawohl, Wilhelm, - монотонный, отчасти гипнотизирующий голос военного врача не выражал никаких эмоций. - Михаил Степанович, как я уже сказал ранее, и господин оберштурмбаннфюрер отметил это еще раз, я – врач... И я действительно прибыл сюда за помощью. Дело в том, что в госпиталях, которые я курирую, крайне не хватает запасов крови, так сильно необходимой солдатам Великой Германии.